Пак с волшебных холмов - Страница 7

1 1 1 1 1 Рейтинг 3.44 [16 Голоса (ов)]


«Это правда, – согласился я. – Если бы не Хью, его заботы, труды и терпенье, я бы не сохранил поместья».
«Как и своей жизни, – добавил Де Акила. – Хью спас ее не один раз, а тысячу раз. Ну-ка, спроси его, Ричард, почему он до сих пор спит не дома, а вместе с твоими нормандскими воинами?»
«Чтобы быть поближе ко мне», – ответил я простодушно, потому что именно так и думал.
«Глупец! – усмехнулся Де Акила. – Саксонцы подговаривают его подняться на чужаков и вымести отсюда всех нормандцев до единого. Неважно, откуда я знаю. Знаю, и все. И вот Хью добровольно сделал себя заложником ради твоей безопасности – зная, что если что-нибудь с тобою случится, твои нормандцы прикончат его без всякой жалости. И саксонцы это знают. Что, Хью, разве не так?»
«Отчасти, – краснея, отвечал Хью. – По крайней мере, так было полгода назад. Теперь же, по-моему, мои саксонцы не питают зла к Ричарду. Но я рассудил, что пока – на всякий случай…»
«Вот так! – перебил его Де Акила. – И этот человек не имеет даже меча! – Он указал на пояс Хью, который – помните, я говорил? – не носил меча с того самого дня, когда он вылетел из его руки в битве при Сантлейке. Он был вооружен лишь коротким кинжалом и луком. – Ни рыцарского меча, ни земли нет у тебя, Хью, а ведь тебя называют родичем графа Гудвина. Поместье, которое было твоим, перешло навеки к этому юнцу и его потомкам. Что тебе остается? Прислуживать на задних лапах, чтобы тебя не выгнали вон, как собаку».
Хью промолчал, но я слышал, как скрипнули его плотно стиснутые зубы, и я попросил Де Акилу, своего господина и сюзерена, заткнуть рот, пока я не вбил ему его слова обратно в глотку. Де Акила расхохотался и смеялся так долго, что слезы потекли по его лицу.
«Я предупреждал короля, – сказал он, отсмеявшись, – как опасно раздавать Англию нам, нормандским смутьянам. Взять хотя бы тебя, Ричард. Двух дней не прошло, как ты вступил во владение поместьем, и вот уже ты поднимаешь бунт против своего господина. Ну, что нам с ним делать, сэр Хью?»
«Я воин, лишенный меча, – сказал Хью. – Не стоит со мной шутить». – И он со стоном уронил голову на согнутые колени.
«Ну и дурак! – воскликнул Де Акила, и голос его внезапно сделался серьезным. – Ибо я сегодня отдал тебе поместье Даллингтон – там, за холмом».
«Мне? – удивился Хью. – Но ведь я саксонец, и хотя я люблю Ричарда, как брата, я не присягал на верность ни одному нормандцу».
«Настанут времена (впрочем, я, по моим грехам, до них не доживу), когда в Англии не будет ни нормандцев, ни саксонцев, – сказал Де Акила. – И если я только разбираюсь в людях, ты и без присяги надежней, чем целая дюжина присягнувших. Бери себе Даллингтон и, если можешь, завтра же присоединяйся вместе с сэром Ричардом к моему отряду. А впрочем, как пожелаешь».
«Нет уж, я не дитя. – отвечал Хью. – Если я принимаю поместье, я принимаю и долг». – И он вложил свои ладони в руки Де Акилы и поклялся ему в верности. Помнится, я обнял и поцеловал его, а Де Акила поцеловал нас обоих.Пак с волшебных холмов
Рассветало. Мы сидели за порогом хижины, смотрели, как встает солнце, как селяне принимаются за свои утренние труды, и говорили о всякой всячине: о наилучшем управлении поместьем, о лошадях и об охоте, о мудрости короля и о его промашках; и на божественные темы мы рассуждали тоже – в этом Хью разбирался куда больше нашего.
Тут ко мне подошел слуга из Большого Холла – один из тех трех, которых я чуть было не повесил – и гулко промычал мне на ухо (такова саксонская манера шептать), что леди Илуэва желает меня видеть. У ней было заведено обращаться ко мне с просьбой о вооруженной свите из двух-трех человек, когда она желала предпринять дальнюю прогулку. Я, конечно, давал ей своих людей, а иногда прятался где-нибудь в лесу и смотрел издали, как она гуляет.
Не мешкая ни минуты, я отправился на зов, и в тот момент, когда я подходил к Большому Холлу, дверь его распахнулась и на пороге появилась леди Илуэва.

«Не желаете ли войти в дом, сэр Ричард?» – молвила она, и слезы выступили у ней на глазах. Мы были одни, и никто не мог этого видеть.
Рыцарь надолго задумался, глядя куда-то вдаль, за реку, смутная улыбка блуждала на его лице.
– Молодец! – вскричала Уна и захлопала в ладони от радости. – Она поняла, что была несправедлива, и признала это.
– Да, она признала это, – стряхнув с себя воспоминание, подтвердил сэр Ричард. – Вскоре (то есть вскоре для нас, а на самом деле прошло два часа) подъехал Де Акила в плаще, отчищенном от соломы, и с блестящим щитом за спиной. Он назвал меня негодным вассалом, задумавшим уморить голодом своего господина, и немедленно потребовал пира и увеселений. Хью объявил, что на этот день прекращаются все работы в округе. Загудели саксонские рожки, и вскоре начался праздник. Еды и питья было вдоволь, пенье и пляски не утихали. В разгар веселья Де Акила забрался на большую дубовую колоду и обратился ко всем с речью на чистом саксонском наречье. Правда, никто его не понял, но приветствовали дружно. Всю ночь длился пир, и когда уставшие певцы и музыканты покинули зал, мы четверо еще оставались сидеть за Высоким Столом. Помню, было полнолунье, теплый предутренний ветерок гулял по залу. И тут Де Акиле пришло в голову попросить Хью, как благородного рыцаря и нового владельца Даллингтона, снять со стены свой меч. Хью охотно исполнил просьбу. Видимо, рукоять меча запылилась, ибо я видел, как Хью обдул ее, поднеся меч к губам.
Мы с леди Илуэвой сидели немного поодаль, увлеченные собственным разговором, и сначала нам показалось, будто вернулись музыканты, потому что Большой Холл внезапно заполнился звуками стремительной музыки. Де Акила вскочил на ноги, но вокруг не было никого, лишь лунный свет трепетал на полу…
«Слушайте! – шепнул Хью. – Это поет мой меч». – И едва он прикрепил его к поясу, как музыка прекратилась.
«Силы милосердные! – вскричал Де Акила. – Не желал бы я носить такой меч у себя на ремне! Что он пророчит?»
«Бог знает! – отвечал Хью. – В последний раз я слышал его голос при Гастингсе, где я проиграл бой и потерял свои земли. Может быть, он радуется теперь, что я вернул себе честь и приобрел новое поместье».
Он вытащил немного – на ладонь или на пол-ладони – блестящий клинок и вновь задвинул его в ножны. И меч ответил ему тихим и ласковым напевом: так порою девушка мурлычет что-то вполголоса, положив голову на плечо суженому.
Так во второй раз в своей жизни я слышал, как поет Меч Виланда…
– Смотрите! – встрепенулась Уна. – Сюда идет мама. Она уже, наверное, видит сэра Ричарда. Представляю, как она удивлена.
– И Пак уже не успеет нас заколдовать, – добавил Дан.
– Вы уверены? – Пак что-то шепнул сэру Ричарду, который улыбнулся и наклонил голову в знак согласия.
– О том, что случилось дальше с мечом Виланда и с братом Хью, я расскажу в следующий раз, – сказал он, подымаясь на ноги. – Оэй, Орлик!
Легким галопом конь помчался на зов с дальнего конца луга. Он проскакал почти рядом с матерью Уны и Дана, которая, как ни странно, и бровью не повела в его сторону.
– Ребята, старая кобыла Глисона сорвалась с привязи и убежала. Вы не видели ее? – спросила мама.
– Она, должно быть, на той стороне ручья. Недаром весь спуск к воде изрыт копытами, – ответил Дан. – А еще мы поймали уйму рыбы. Целых полдня просидели. Только-только смотали удочки.
И они искренне верили в то, что говорили. Ни один из них не заметил листьев Ясеня, Дуба и Терна, которые Пак незаметно подбросил им на колени.

Песня сэра Ричарда

Мы вслед за герцогом вышли в море,
Добыть желая английский трон,
Но был я молод и понял вскоре,
Что сам я Англией покорен.
Смельчак безусый, на поле брани
Мечтал я биться среди знамен,
Любви не ведав, не знав заране,
Что буду Англией покорен.
Отец мой смотрит с дозорной башни:
Плывет ли к дому младой барон?
Отец, припомни свой день вчерашний,
Пойми: я Англией покорен!
О мать, чьей дом наш послушен власти,
Тебе твой первенец шлет поклон.
Ты знаешь силу весенней страсти:
Прости – я Англией покорен.
В пажах мой братец в Руане служит —
Пострел, насмешник и ветрогон.
Скажите, пусть обо мне не тужит,
Я просто Англией покорен.
В саду расцветшем моя сестрица
Вздыхает, слыша церковный звон.
Сестра, ведь юность не повторится,
Поверь – я Англией покорен.
Моих соратников лица строги,
Они проклятья мне шлют вдогон.
Друзья, мне с вами не по дороге:
Навек я Англией покорен.
Король и рыцарь глядят сурово,
Ворчат бароны со всех сторон…
Прошу, позвольте сказать два слова
Тому, кто Англией покорен.
Любви и смерти, уж вы поверьте,
Никто не минет: таков закон,
И так случилось, что я до смерти
Любовью в Англии покорен!