Мальчишки - Ямиль Мустафин
- Подробности
- Категория: Отечественные писатели
Мальчишки (рассказ)
Прошёл всего год, как рабочий посёлок Тайшет стал называться городом и был отмечен на картах маленьким кружочком. Правда, улицы, поросшие молодыми берёзками и сосенками, по-прежнему назывались Первая Зелёная, Вторая Зелёная, Третья Зелёная… И на них паслись козы, телята, гуси. Но мы, тайшетские мальчишки, очень гордились, что стали городскими, и горячо спорили: станет ли когда-нибудь Тайшет больше Москвы. И вот почему. Мы часто слышали, как взрослые говорили, что со временем Тайшет соединится с Суетихой, совсем маленьким рабочим посёлком, стиснутым со всех сторон непроходимой тайгой. И уж тогда — повторяли мы — Тайшет станет чуть ли не больше столицы!
Мы все искренне верили, что наш город непременно будет больше Москвы, хотя в те годы едва ли кто из тайшетцев вообще видел нашу столицу и представлял себе её размеры.
На уроках мы точно отвечали: за какой срок человек может дойти до Луны, за сколько дней пройдёт это же расстояние корабль пустыни — верблюд, сколько дней потребуется аэроплану…
На все эти вопросы можно было найти ответ в учебнике географии, а вот кто мог точно ответить: когда наш город будет больше Москвы?
Когда мы уже окончательно уверовали, что наш город со временем обязательно станет не меньше Москвы, к нам приехал Валерка Приходько. Он вошёл в класс как все новички во всех школах мира: чуть-чуть робко и в то же время пытаясь держаться независимо. Мы обратили внимание на его суконную гимнастёрку защитного цвета, новенький портфель с блестящим замком, тёмно-синее диагоналевое галифе, заправленное в хромовые сапожки. Каждый шаг новичка сопровождался скрипом, точно он шёл по снегу. Приходько посадили в среднем ряду на третьей парте. В этот день учительница географии Лидия Васильевна рассказывала нам о Москве. Минут за десять до перемены она почему-то заулыбалась и сказала нам:
— А теперь, ребята, Валерик Приходько дополнит мой рассказ. Он, ребята, — москвич.
Мы удивлённо разглядывали новичка. Ведь мы впервые видели мальчишку из Москвы, да ещё ровесника, и в нашем классе.
Валерка, видно, почувствовал, какое впечатление произвело на нас слово «москвич». Он встал уверенно, поправил и без того прилизанные волосы и начал спокойно рассказывать о Москве. Он говорил о метро, где подземные станции выстроены из гранита и мрамора, о движущейся лестнице без начала и конца, о Красной площади — самой красивой площади мира, Мавзолее Ленина, о часах на Спасской башне, у которых стрелки по нескольку метров, высоченных многоэтажных домах…
Мы, наверное, могли слушать Валерку бесконечно.
В классе было тихо-тихо — так не слушали ни один урок. Тридцать шесть пар глаз завидуще уставились на счастливчика и буравили его со всех сторон. Тишину нарушила учительница:
— Ребята, давно уже был звонок. Идите на перемену. Тебе, Валерик, спасибо. Рассказывал интересно.
— Я бы мог ещё, — ответил Приходько.
— Хорошо, мы в другой раз попросим тебя ещё.
На перемене мы долго крутились возле новичка, не решаясь нарушить традицию, — первым должен был заговорить с нами Валерка сам. Но он молчал, скучливо разглядывая в окно школьный двор.
Первым начал разговор мой друг, Женька Чириков. Он, бегая за кем-то, вдруг остановился возле Валерки и спросил просто:
— Скажи, а ты правда жил в Москве?
— Правда, — медленно ответил новичок и высокомерно оглядел с ног до головы нашего Женьку.
— А что рассказывал, правда, сам видел? — приставал Женька, и всё так же просто, не обращая внимания на наши осуждающие взгляды.
Приходько чуть смутился, пригладил волосы и начал:
— Красную площадь видел. В метро катался…
— Так просто и катался? — удивились мы.
— Да, купи билет и катайся хоть весь день…
— Вот это да-а-а! — враз сказали все, кто стоял рядом.
Новичок спокойно продолжал:
— В Третьяковке был…
— А что это такое?
Приходько усмехнулся, оттопырил нижнюю губу, точно собирался сплюнуть.
— Это — картинная галерея. Там лучшие картины мира хранятся — Репина, Сурикова, Иванова…
Мы слушали, разинув рты.
— В Большом театре был. Там даже в «Дон-Кихоте» настоящая лошадь на сцену выходит. Такая белая, красивая…
Звонок на урок прервал рассказ Валерия… Желая показать, что мы тоже живём в настоящем городе и не беда, что дома и тротуары деревянные и что нет троллейбусов и трамваев, я с согласия ребят послал новичку записку: «А наш Тайшет скоро будет не меньше Москвы».
Приходько несколько раз прочитал записку, заулыбался кисло. Записку он вернул, крупно написав: «Никогда!»
Не знаю, как мы поступили бы с Валеркой в тот день, если бы его не встретил после уроков у вешалки приземистый мужчина лет пятидесяти. Он был одет в белый дублёный полушубок, отороченный чёрной мерлушкой, новые валенки и серую шапку.
Голубые глаза незнакомца с любопытством оглядели нас и счастливо заблестели. Он погладил по голове какого-то малыша, настырно пробиравшегося к вешалке.
— Валера, как отзанимался? — взяв портфель из рук новичка, спросил мужчина. — Школа понравилась?
— Ничего, — пожал Приходько плечами, — а какая школа — сами видите, — равнодушно отвечал Валерка, неторопливо застёгивая пуговицы на кожаном пальто с каракулевым воротником. Пуговицы были смешные и необыкновенные — деревянные палочки в крапинку.
— А что, Валера, по-моему, школа неплохая, — почтительно возразил человек.
Мы обрадовались, что даже этот чужой нам человек не поддержал Валерку.
Наша школа на самом деле была в то время лучшей школой в Тайшете. Это была первая кирпичная школа, двухэтажная, с паровым отоплением.
— Поехали, Валерик, — пригласил человек в дублёнке новичка и пропустил его в двери вперёд себя.
Мы подождали, пока вышел этот странный дядя, а потом гурьбой повалили следом.
Недалеко от подъезда школы стоял игреневый жеребец, запряжённый в лёгкую кошёвку. На крутой шее лошади прядью лежала белая грива, хвост тоже был серебристый, а сам жеребец — тёмно-рыжий. Он сердито долбил ногой землю, грыз столб, к которому был привязан. Снег в этом году выпал скудно, поэтому копыта жеребца швыряли комья мёрзлой земли.
— Чего балуешь? — спросил мужчина ещё издали.
Жеребец перестал долбить землю и, гордо вскинув голову, заржал звонко, потом зафыркал капризно.
Валерка шёл по-прежнему впереди мужчины, ни на кого не глядя. Он привычно отбросил с заднего сиденья лосёвую доху и плюхнулся в кошёвку. Подошёл незнакомец, положил портфель возле Приходько, поправил доху. Мы стояли в стороне и, как в кино, смотрели на всё происходящее. Для нас всё было в диковинку: и жеребец-красавец, будто только что сошедший с картинки, и игрушечная кошёвка с расписными боками и узенькими, как у детских санок, полозьями, и облучок, подшитый кожей, и этот странный дядя…
На следующий день новичок опять приехал в кошёвке. Не успел он положить в парту портфель, как к нему подошёл Женька Чириков и спросил:
— Ты — пионер?
— Пионер, а что тебе? — вызывающе ответил Валерка и пригладил как всегда хорошо уложенные, красивые волосы. Чириков тоже провёл ладонью по своей волнистой шевелюре.— Раз пионер, так чего ездишь, как барчук? — ел глазами Валерку Женька. — Так ездили только дети буржуев в гимназии. Неужели тебе не стыдно перед ребятами? Ты ж не калека!
— А тебя что, завидки берут? — упорствовал Приходько.
— Завидки? — удивился Женька. — Да я плевал на тебя и на твою кошёвку! — и он плюнул Валерке на сапоги.