Темная комната - Попов В. - Страница 23

Подробности

Категория: Отечественные писатели

Стоп-кадр (повесть)

Наконец Зиновий вышел.
— Ну… что? — спросил я.
— С тобой пока неясно… Надо поговорить.
— Так давайте — поговорим!
— Да? — Зиновий посмотрел на меня. — Ну, пошли. Мы вошли в комнату Якова Борисыча.
— Вот, Яков Борисыч, — сказал Зиновий, — предлагается на роль Стёпы.
Яков Борисыч долго смотрел на меня.
— Ну-ка… подвигайся чуть-чуть, — сказал Яков Борисыч.
— Как?
— Ну, станцуй что-нибудь! — сказал Зиновий.
— Вальс! — закричал я.
— Стоп, стоп! — закричал Яков Борисыч, когда я случайно чуть не сшиб телевизор.
Они с Зиновием пошептались.
— Ну, покажи что-нибудь… какую-нибудь мимическую сценку.
— Мимическую?.. Борьба с удавом! — Я стал показывать.
— Стоп!.. Стоп!.. — закричал Яков Борисыч. — С удавом ты вообще весь дом нам разнесёшь.
Они ещё пошептались.
— Ну, прочти что-нибудь.
— «Бородино»!
— Не надо! — сразу сказал Яков Борисыч.
Они снова шептались, потом Зиновий взял меня за плечи и вывел в коридор.
— Ну как? — спросил я.
— Понимаешь, — сказал Зиновий, — основная твоя сцена — с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!
— Кто?.. Я?!!
Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.
Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором, я уже видел, стояли Зиновий и Яков Борисыч. Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.
— Молодец… далеко пойдёшь! — сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.
После обеда было собрание — и Яков Борисыч представил меня группе.
— Вот… прошу любить и жаловать… новый исполнитель роли Степана.
— А Чудновский?
— Чудновский отпал, — сказал Зиновий.
Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость — участие в их фильме… не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.
Мы вышли из Красного уголка с Зиновием.
— Да-а-а, — задумчиво говорил Зиновий, — всё-таки суровая это вещь — сцена в проруби!
— В какой… проруби?
— Ну, в какой, в какой!.. Которую ты нам показал!
— А какая там сцена?
— Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.
— А зачем? — Я разволновался.
— Ну, совесть его замучила. Понимаешь?
— А когда мне нужно будет это делать?
— Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?
«Не я… Но все равно — зачем?!»
— А нельзя по-другому?
— Как по-другому? — недовольно спросил Зиновий.
— Ну, изменить. Чтоб он не гибнул…
— На что заменить? На борьбу с удавом? — Зиновий усмехнулся.
— Точно! — обрадовался я.
— Или, может, на «Бородино»? — сказал Зиновий. — Добегает до проруби, читает с выражением «Бородино» — и идёт обратно!
— Хорошо бы! — сказал я.
— Нет уж! — сказал Зиновий. — Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!
— Имею! — вдруг сказал я.
Я собирался рассказать о том, как мы отобрали у старого человека ёлку, но остановился.
— Имею, — сказал я. — Однажды, летом ещё… смотрел я на улицу из окна. Вдруг — скрип! — «Москвич» резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами — бац, бац! — того человека, который перед капотом «Москвича» оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот — поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.
— Так, — сказал Зиновий.
— А летом тоже… в Петергофе… садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё — что все, мол, гуляют, кто с кем, а она — с отцом! И вот посидела она так неподвижно — потом вдруг достаёт, со вздохом, шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.
Зиновий удивлённо смотрел на меня.
— Вот видишь! — наконец сказал он.
— Ну, так там… ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!
— Ладно, — сказал Зиновий, — не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.
— А что — о себе? А какая у меня роль?
— У тебя тоже — будь здоров! Ты спасаешь лошадей во время пожара.
— Во время пожара? Я вспотел.

Вот это да! То — прорубь, то — огонь. Вот это день!
— Ну, хочешь, вот почитай — режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. — Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.
Я посмотрел — на обложке было написано:
Л. Макевнин
КРУТЫЕ МОРОЗЫ
Сценарий широкоэкранного фильма. Режиссёрская разработка Я. Б. Лейкина.
Ленфильм 1976
Я открыл на своей странице. Вот что там было:

Вот это да!
Я разволновался.
Нет… Так нельзя… Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.
— Повезло тебе, — сказал Зиновий, — в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!
— А сразу же что… я выскакиваю — и крыша сразу же падает? А не может быть…
— Нет. Ничего не может, — сказал Зиновий. — Не первый раз такие сцены снимаем.
— Но крыша обрушивается ведь. Вдруг…
— Никаких вдруг. Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?
— А что ж — конюшня сгорит?!
— Ты что ж думаешь — мы эту конюшню жечь будем?
— А какую?
— Есть там в лесу старый телятник… достроим немножко — и сожжём!
Вот это да!
— А разрешили?
— Разрешили. Ну, что, хочешь со мной поехать? Куда? В Гатчину. С пожарниками договариваться.
— С пожарниками? Поеду!
Мы сели в «Волгу», выехали на шоссе.
— А вдруг — лес загорится? — спросил я.
…Своими «ненавязчивыми» вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.
— Останови, Григорий Иваныч, — сказал Зиновий шофёру, — я высажу этого типа в лес!
Григорий Иваныч усмехнулся, но продолжал вести «Волгу» так же быстро.
— А нельзя… без этого? — снова спросил я.
— Без чего — без этого? Без твоей роли? — спросил Зиновий.
Я умолк.
Скоро мы въехали в Гатчину, поехали по улицам, подъехали к зданию с каланчой. Зиновий показал какой-то пропуск, мы прошли мимо часового, поднялись по лестнице.
— Жди здесь! — перед кожаной дверью сказал мне Зиновий.
— А можно, и я пойду?
— Нет уж!
Я остался в коридоре.
Надо же как бывает! И именно сейчас всё надо решать!
Сейчас Зиновий договорится с пожарными — и обратно будет уже не повернуть! Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?
Я вспомнил вдруг, что отец рассказывал про пожар зерносушилки. Пламя было такое, что рейсовый автобус, который должен был пройти мимо, остановился не доезжая и так стоял, боясь проехать.
Рядом стояла «скорая помощь», и там врачи по очереди делали искусственное дыхание рабочему, задохнувшемуся в дыму.
Оказывается, увидев, что из сушилки выбилось пламя, он в испуге выдернул шланг, который питал печь соляркой, из шланга вырвалась толстая струя солярки, всё вспыхнуло!
Рядом с сушилкой стояли три пожарных машины, поливая дом из брандспойтов, но всё равно всё сгорело, и рабочего не удалось спасти.
Вот такой был пожар, когда никто специально и не поджигал. А тут — делают специально, подготавливают горючие вещества!
Из кабинета вышел Зиновий с двумя пожарными.
Мы спустились на улицу, подошли к пожарному депо — приземистому зданию с деревянными коричневыми воротами. Открыли в воротах калитку и оказались внутри.
В полутёмном гулком цементном помещении стояли длинные пожарные машины. У одной был поднят капот, и два механика озабоченно копались в моторе. «Плохо дело! — подумал я. — А вдруг нам как раз эту машину дадут?»
— Ну вот… шестую можем вам дать, — сказал сопровождающий.
— Как так? — разволновался я. — Опасная съёмка — и только одна машина?!
Зиновий и сопровождающий посмотрели на меня.
— Он прав, — сказал Зиновий.
— Как, седьмую-то отремонтировали? — Сопровождающий подошёл к механикам.
— Скоро заканчиваем, — сказали механики.
— Запишу уж и седьмую вам, ладно уж! — сказал сопровождающий.
Я был доволен, но где-то и расстроен: сумели всё-таки всучить одну с браком!
Мы сели с Зиновием в «Волгу» и поехали.
«Да, — думал я, — конечно… Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать — и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, — пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально — только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? — подумал я. — Воин… который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии… плюс осаждающие взяли бы город!»
— Я согласен! — сказал я Зиновию.
— Правильно! — Зиновий кивнул.
— А можно ещё режиссёрский сценарий посмотреть? — сказал я, когда мы подъехали.
— Можно… можешь даже с собой взять, — сказал Зиновий.
Я пришёл домой, сел в своей комнате и стал читать режиссёрский сценарий. Отец сидел у себя, писал. Я всё перечитывал свой эпизод, потом стал представлять: как съезжается к месту съёмки вся техника, как потом приезжаю я…
Потом отец вошёл в комнату.
— Слушай! Отличная идея! — сказал он. — Пойдём знаешь куда?.. В баню! Прекрасная баня! Класс!
Да. Действительно. Редкая идея! Я недовольно посмотрел на него.
— Нет уж. Иди один. Мне некогда.
Отец посмотрел на меня, потом молча собрался и ушёл.
Утром я проснулся, подошёл к окну и увидел напротив окон красную пожарную машину. Так. Значит, всё-таки состоится!
Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: во-первых, приехали пожарные — значит, пожар точно будет, а во-вторых, машина одна!
Вдруг в дверь раздался стук. Я пошёл. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.
— Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта… киногруппа? Час уже ездим — не можем найти! Может, знаешь?
Мне ли не знать!
— Сейчас! — сказал я.
Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: а, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!
Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.
Тут я увидел, что приехали две машины, — вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное! Я сел в кабину рядом с водителем.
— Поехали, — отрывисто сказал я.
Через минуту мы подъехали к общежитию. Оставив машину, я вошёл.