Пак с волшебных холмов - Страница 17

Подробности

Категория: Редьярд Киплинг

– Речь шла об Адриановом Вале. Потом я расскажу вам о нем подробней. Это огромный вал, перегораживающий Северную Англию – для защиты от Раскрашенных – то есть от пиктов, как вы их зовете. Отец воевал в Великой Пиктской Войне, которая длилась больше двадцати лет, и знал боевую жизнь не понаслышке. Меня еще и на свете не было, когда Феодосий, один из наших знаменитых полководцев, отбросил коротышек-дикарей на север. У нас на острове их не было и в помине… Так вот – когда отец договорил, я поцеловал ему руку и молча ожидал его решения. Мы, британцы из старых римских родов, умеем чтить родителей как должно.
– Если бы я поцеловал руку отцу, он бы рассмеялся, – заметил Дан.
– Обычаи меняются, но если ты не будешь слушать отца, боги отомстят тебе. Можешь не сомневаться! – сказал Парнезий и продолжал:
– После нашей беседы, видя, что мое намерение серьезно, отец отправил меня в Клаузентум учиться строю и маршировке. Я попал в казарму Вспомогательных войск, состоявших из всякого варварского сброда – самых чумазых и небритых солдат, каким только приходилось когда-либо драить кирасу. Нужно было основательно поработать щитом и палкой, чтобы выстроить их в какое-нибудь подобие шеренги. Когда я сам кое-чему научился, инструктор выделил мне горсточку иберийцев и галлов, чтобы я помуштровал их перед отправкой на позиции. Я старался как мог; и вот однажды, когда случился пожар на одной из пригородных вилл, мы успели прибыть на место и приняться за дело до прибытия других отрядов. На лужайке перед домом я заметил человека, хладнокровно наблюдавшего за пожаром. Опираясь на палку, он стоял и смотрел, как мои ребята передают по цепочке ведра с водой, и наконец обратился ко мне с вопросом, кто я такой.
«Новичок, ожидающий назначения», – отвечал я, не имея понятия, с кем говорю.
«Родом из Англии?» – спросил он.
«Так же, как вы из Иберии». – И действительно, в его манере раскатывать звуки во рту слышалось ржание иберийского мула.
«И как же тебя называют дома?» – спокойно улыбаясь, продолжал он свой допрос.
«Когда как – и так и этак. Недосуг мне сейчас толковать».
Он больше ничего не спросил, но позже, когда мы вынесли из огня домашних богов пострадавшей семьи – лар и пенатов, он вновь окликнул меня небрежным тоном:
«Послушай-ка, юный Когда-Как-И-Так-И-Этак! Отныне тебя будут называть центурионом Седьмой когорты Тридцатого легиона Ульпийского Победоносного. Удобней запомнить, не правда ли? А мое имя Мбксим – по крайней мере, так меня зовут твой отец и кое-кто еще».
Он бросил мне свою полированную трость, на которую опирался, и ушел. Разрази меня гром на этом месте!
– Кто же он был?
– Сам Максим, великий полководец! Главнокомандующий Британии, правая рука Феодосия в Пиктской войне. Он не только собственноручно вручил мне трость центуриона, но и поднял сразу на три ступеньки по службе: обыкновенно новичок поступает в Десятую когорту и движется выше с выслугой лет.
– Вы были рады?
– Еще бы! Я думал, что был награжден за свой бравый вид и выучку моих солдат, но когда я вернулся домой, отец рассказал мне, что служил под командой Максима на войне и теперь просил его оказать мне покровительство.
– Каким же ты был мальчишкой! – засмеялся сверху Пак.
– Да, был, – согласился Парнезий. – Но не стоит упрекать меня, Фавн. Вскоре – боги тому свидетели! – я распрощался с играми.
Пак серьезно кивнул, подпирая смуглыми кулаками свой смуглый подбородок.
– В ночь перед отбытием мы принесли жертвы предкам – обычная семейная церемония, – но я еще никогда не молился так рьяно всем Добрым Теням; после чего мы с отцом отправились на лодке в Регнум, а оттуда через меловые утесы в Андериду.
– Регнум? Андерида? – Дети вопросительно повернули головы к Паку.
– Регнум – это Чичестер, – сказал Пак, указывая в сторону Черри-Клека, – а Андерида, – он протянул руку назад, – Андерида – это Пэвенси.
– Опять Пэвенси! – воскликнул Дан. – Там, где высадился Виланд?
– Виланд и другие, – отозвался Пак. – Пэвенси не молод, даже по сравнению со мной.
– Штаб Тридцатого легиона летом находился в Андериде, но моя Седьмая когорта несла службу на севере, у Адрианова Вала. Максим инспектировал вспомогательные войска – кажется, абульчей – в Андериде, и мы гостили у него дней десять: он с моим отцом были старыми друзьями. Наконец я получил приказ отбыть со своими тридцатью солдатами в свою когорту, на север. Трудно забыть свой первый поход. Я чувствовал себя счастливей любого императора, когда вывел моих солдат из северных ворот лагеря и мы отсалютовали Алтарю Победы и страже.
– Как отсалютовали? – завороженно спросили Дан и Уна.
Парнезий улыбнулся и встал, сверкая доспехами.
– Вот так! – И он четко, не спеша, показал все великолепные движения римского салюта, который кончается глухим стуком щита, возвращенного на свое место за плечами.
– Ого! – молвил Пак. – Впечатляющее зрелище!
– Мы вышли в полном вооружении. – присаживаясь, продолжил Парнезий. – но едва дорога вступила в Великий Лес, как мои люди запросили вьючных лошадей, чтобы нагрузить на них свои щиты. «Нет! – отрезал я. – В Андериде вы можете наряжаться как бабы, а у меня вы будете сами нести свое оружие и доспехи».
«Но ведь жарко! – сказал один из них. – А у нас даже нет врача. Что, если с кем-нибудь из нас стрясется солнечный удар или лихорадка?»
«Рим избавится от одного скверного солдата – только и всего. Довольно разговоров: щиты за спину, копья на плечо! – и, кстати, завяжи свой ножной ремень!»
«Не воображай себя уже императором Британии», – крикнул он, обозлясь.
Я ударил его в грудь тупым концом копья и объявил этим столичным римлянам, что если будет продолжаться беспорядок, отряд двинется дальше без одного человека. И я бы сдержал свое слово, клянусь Солнцем! Нет, мои невежественные галлы в Клаузентуме никогда не вели себя так дерзко.
И вдруг неслышно, как облако, из-за кустов выехал Максим на мощном жеребце, а следом за ним – мой отец. Генерал был одет в пурпурный плащ, как если бы он уже был императором, его сапоги из белой оленьей кожи сверкали золотой отделкой.
Мои солдаты сникли и обмерли, как куропатки.
Он долго молчал, глядя из-под насупленных бровей, потом поднял руку и повелительно загнул указательный палец. По этому знаку все зашевелились и двинулись – можно сказать, поползли – к нему.
«Встаньте здесь, на солнышке, детки», – молвил он, и солдаты тотчас построились.
«Что бы ты сделал, – обратился он ко мне, – если бы мы не появились?»
«Я бы убил этого бузотера».
«Ну так убей его сейчас. Он и пальцем не шевельнет».
«Нет, – ответил я. – Вы вывели отряд из-под моей команды. Если бы я убил его сейчас, я исполнил бы работу палача». Понимаешь, что я имел в виду? – Парнезий повернулся к Дану.
– Конечно. – ответил Дан. – Это было бы подло.
– Вот и я так думал, – кивнул Парнезий. – Но Максим нахмурился.
«Ты никогда не станешь императором. – сказал он. – Даже генералом тебе не бывать».
Я смолчал, но заметил, что отец не слишком из-за этого огорчился.
«Я приехал, чтобы увидеть тебя напоследок», – объяснил он.
«Я тоже – напоследок, – сказал Максим. – Меня больше не интересует твой сын. Быть ему до смерти рядовым офицеришкой. А мог бы стать префектом в одной из моих провинций. Ну, да ладно. Пойдем выпьем и пообедаем вместе. А твои ребята подождут, пока мы не кончим».
Несчастные солдаты остались стоять на солнцепеке, унылые, как бурдюки со скисшим вином. А нас с отцом Максим повел к уже приготовленной слугами трапезе. Он сам смешал вино с водой в кратйре.
«Через год, – заметил он, – вы будете вспоминать, как обедали с императором Британии – и Галлии».
«Да, – откликнулся отец, – тебе по силам запрячь в одну упряжку двух мулов – британского и галльского».
«А через пять лет вы будете вспоминать, – тут Максим передал мне чашу с вином, – как вы пили вместе с императором Рима».
«Трех мулов тебе не запрячь. Они разорвут упряжку в клочья», – проворчал отец.
«А ты будешь сидеть в бурьяне возле своего Вала и лить слезы из-за того, что справедливость тебе показалась дороже милости римского императора!»
Я сидел, не открывая рта. Когда говорят пурпуроносцы, отвечать не положено.
«Я не сержусь на тебя, – продолжал полководец. – Я слишком обязан твоему отцу…»
«Ничем не обязан – разве что советами, которых никогда не слушал», – вставил отец.
«Слишком благодарен, чтобы обидеть кого-либо из его семьи. Может быть, из тебя и получился бы хороший трибун, но я думаю так: служить тебе на границе и умереть на границе», – заключил Максим.
«Вполне вероятно, – сказал отец. – Но очень скоро пикты (со своими друзьями) сделают попытку прорваться. Или ты думаешь, что уведешь из Британии войска стяжать тебе императорскую корону, а на севере все будет спокойно?»
«Я следую своей судьбе», – отрезал Максим.
«Что ж! Следуй судьбе, – молвил отец, вытаскивая с корнем стебель папоротника, – и умри, как умер Феодосий».
«О нет! – воскликнул Максим. – Мой старый генерал был убит, потому что слишком усердно служил Империи. Если и я буду убит, то совсем не по этой причине», – и он так усмехнулся уголком бледного рта, что озноб пробежал у меня по спине.
«Я тоже следую своей судьбе, – сказал я. – И должен вести свой отряд к Адрианову Валу».
Он посмотрел на меня долгим взглядом, потом наклонил голову немного вкось, по-испански, и сказал: «Дерзай, малыш». Больше ничего. Я был рад уйти, едва попрощавшись с отцом и даже не передав домой привета. Мои солдаты стояли, где их поставили, не шелохнувшись. Я скомандовал «марш», все еще ощущая холодок меж лопаток от жуткой улыбки генерала. Мы шли без единой остановки до самого заката, пока не сделали привал вон там. – Он повернулся и указал на неровный, заросший орляком уступ Кузнечной Горы за домиком Хобдена.
– Там? Но это ведь просто старая кузница. Там когда-то выплавляли железо.
– Удачное место для стоянки, – серьезно подтвердил Парнезий. – Здесь мы починили пряжки трех панцирей и заклепали наконечник копья. Помню, что кузню арендовал какой-то одноглазый карфагенец, мы прозвали его циклопом. Он продал мне коврик из бобровой шкурки, который я хотел подарить сестре.
– Не может быть, чтоб это было здесь! – никак не мог поверить Дан.
– На том самом месте. От Алтаря Победы в Андериде до Первой Кузни в лесу – двенадцать миль и семьсот шагов. Так записано в Маршрутной Книге. Первый поход не забывается! Я бы мог вам перечислить все наши привалы отсюда и до самого… – Он наклонился вперед, и в этот миг заходящее солнце блеснуло ему в глаза.
Оно спустилось до вершины Чериклекского холма, пронизывая лучами глубину леса и окрашивая листву в золото и багрянец. Парнезий в своих доспехах сверкал, как живое пламя.
– Погодите! – воскликнул он, поднимая руку, и солнце вспыхнуло на его стеклянном браслете. – Погодите! Я буду молиться Митре!