Пак с волшебных холмов - Страница 18

Подробности

Категория: Редьярд Киплинг

Он вскочил на ноги и, простирая к западу руки, запел какую-то торжественную, звучную песнь.
Вскоре и Пак стал подпевать ему – громко и раскатисто, как праздничный колокол, а потом соскользнул с вершины Волатерр и двинулся вниз, поманив за собой ребят. Они повиновались: мощная мелодия словно влекла их по лесу, сквозь листву, смугло-золотистую от заката, а Пак шествовал рядом, распевая примерно так:
Кур мундус ми́латат суб вана глориа
Куюс проспе́ритас эст транзисториа?
Там цито ла́битур эйюс потентиа
Квам васа фи́гули ква сунт фрагилиа.
Они вышли к маленьким воротам на опушке леса.
Кво Цезар абиит цельзус империа?
Вель Дивес сплендидус тотус ин прандио?
Диц убис Туллиус…
Не переставая петь, Пак вдруг потянул Дана за руку и крутанул его на месте так, что он чуть не столкнулся лицом к лицу с Уной, отворявшей ворота. И в тот же миг швырнул в воздух над их головами волшебные листья Дуба, Ясеня и Терна.
– Здорово ты опоздал, – молвила Уна. – Раньше не мог выбраться?
– Я вроде рано выбрался, – удивился Дан, – но почему-то оказалось уже поздно. А ты где была?
– Возле Волатерр – тебя поджидала.
– Извини, пожалуйста, – сказал Дан. – А все эта гадкая латынь!

Песня британского римлянина (А.Д. 406)

Отец и дед мой не смогли
Пройтись по улицам твоим.
Я вырос от тебя вдали,
Священный Рим!
Не для меня твой древний кров,
Величье храмов и палат,
О Рим, богов и мастеров
Бессмертный град!
Родоначальное гнездо,
Отваги дерзкой колыбель,
Чья слава достигает до
Чужих земель!
О сердце мира, не смолкай,
Твои повсюду сыновья:
За веком век, из края в край,
Мы – кровь твоя!
Мы – плоть твоих семи холмов,
Но дай нам сил, великий Рим,
Чтоб факел твой среди штормов
Был негасим.

У Адрианова Вала

Когда покидал я Италию
С орлами и звонкой трубой,
Клялась мне моя Евлалия,
Божилась моя Евлалия:
Мол, сердце мое – с тобой.
И я прошагал всю Галлию,
Британию и так далее
И вышел на голый брег,
Где белый, как грудь Евлалии,
Холодный, как кровь Евлалии,
Ложится на землю снег.
Пусть я потерял всю Галлию,
Британию и так далее,
И Рима мне не видать,
(тут голос зазвучал совсем бесшабашно),
Но горше, чем всю Италию,
Печальней всего – Евлалию
Навеки мне потерять!

Они стояли возле ворот Дальнего Леса, когда послышалась эта песня. Не сговариваясь, они бросились к знакомой лазейке в живой изгороди и так быстро пролезли через нее, что чуть не наступили на сойку, которую Пак, присев на корточки, кормил из рук.
– Поосторожней! – крикнул он. – Куда вы мчитесь?
– Мы ищем Парнезия, – ответил Дан. – Нам только сейчас вспомнилось вчерашнее. Так нечестно!
– Прошу прощения, – хихикнул Пак, поднимаясь, – но детям, которые провели полдня со мной и римским центурионом, нужна небольшая успокоительная доза волшебства, когда они уходят пить чай с гувернанткой… О-эй, Парнезий! – позвал он громко.
– Я здесь, Фавн! – отозвался голос с Волатерр. Они подняли головы и увидели бронзовый панцирь, блеснувший в развилке бука, и приветственное сверкание поднятого щита.
– Я прогнал британцев и занял эту неприступную крепость! – Парнезий рассмеялся как мальчишка. – Но римляне великодушны. Можете взобраться сюда.
И они немедленно вскарабкались наверх.
– Что это за песню вы пели? – спросила Уна, устраиваясь поудобней.
– Какую? А, Евлалию! Такие песенки сочиняют во всех концах Империи. Они, как чума, распространяются по легионам и свирепствуют полгода или год, пока солдатам не понравится новая, под которую хорошо шагается.
– Расскажи им про ваш поход. В наши дни редко кто пересекает пешком эту страну.
– Тем хуже для них. Нет ничего лучше долгого похода, чтобы хорошенько размять ноги. Едва поднимется туман, как вы уже в пути, и шагаете до захода солнца и еще целый час после.
– А что вы едите в пути? – живо спросил Дан.
– Свинину, бобы и хлеб. Да вино, какое найдется на стоянке. Впрочем, солдаты любят привередничать. В первый же день им не понравился хлеб, молотый водяным колесом. Они стали ворчать, что он не такой сытный, как из римской муки с бычьей мельницы. Но никуда не денешься – им пришлось его есть.
– Откуда же они его взяли?
– С той новомодной водяной мельницы, что чуть ниже по ручью от кузни.
– Так это же Кузничная Мельница – наша мельница! – удивилась Уна.
– А что тут особенного? – вмешался Пак. – Ты думаешь, ей сколько лет?
– Не знаю… Кажется, о ней говорил сэр Ричард Даллингридж.
– Верно, – подтвердил Пак. – Но она и в его дни насчитывала уже сотни лет.
– В мои времена она была совсем новой, – продолжал Парнезий. – Помню, солдаты зачерпнули муку шлемом и рассматривали ее так, будто перед ними гадючье гнездо. Им хотелось испытать мое терпение. Но я им кое-что сказал, и мы поняли друг друга. По правде говоря, это они обучили меня римской походной ходьбе. Во вспомогательных войсках, где я раньше служил, маршируют слишком быстро. Совсем иное дело – легионерский шаг. Широкий и медленный, он не меняет своего ритма от рассвета до заката. Двадцать четыре мили за восемь часов, не больше и не меньше. Головы и копья вверх, щиты за спину, ворот кирасы раскрыт на ширину ладони – так мы проносили своих орлов по дорогам Британии! Тот, наш первый поход занял двадцать дней.
– А были приключения? – спросил Дан.
– К югу от Границы никаких приключений не бывает. Правда, чем дальше вы двигаетесь на север, тем дороги становятся пустынней. Наконец, леса кончаются и вы бредете безлюдными холмами, где волки воют на развалинах покинутых городов. Ни хорошеньких девушек, ни словоохотливых чиновников, знавших еще вашего батюшку, когда он был молодым, ни свежих новостей возле храма или на дорожной станции. Лишь охотники встретятся вам в пути да звероловы, снабжающие цирки, с медведем на цепи или волком в наморднике. Шарахнется в сторону лошадка, захохочут солдаты – вот и все.
Изредка увидите вы и дома – но не виллы, окруженные садами, как на юге, а дома-крепости из серого камня со смотровыми башнями и овечьи загоны с высокими каменными изгородями, которые охраняют вооруженные люди. За этими одинокими домами – голые холмы, по которым скачут тени облаков, и клубы черного рудничного дыма поднимаются за холмами. Дальше и дальше уходит каменистая дорога – и ветер свистит над гребнями шлемов – мимо алтарей проходивших здесь когда-то легионов, разбитых статуй богов и героев, и несчетных могил, между которых шныряют горные лисы и зайцы. Летом она раскалена, как печь, зимой холоднее льда – эта обширная бурая страна вереска и крошащихся скал.

И вдруг, когда кажется, что вы уже достигли самого края земли, перед вами возникает курящаяся дымами Стена: с востока на запад, насколько хватает глаз, одна длинная, убегающая к горизонту, то поднимающаяся, то ныряющая вниз линия башен и укреплений, а перед ней, как рассыпанные бесконечной цепочкой игральные кости, – дома и храмы, театры и лавки, казармы и склады… Это и есть Вал Адриана!
– Ах! – воскликнули дети, переводя дух.
– Еще бы не ах! – согласился Парнезий. – Старики, всю жизнь прошагавшие за военными Орлами, говорят, что в целой Империи нет зрелища удивительней, чем этот Вал, увиденный впервые!
– Но вал значит земляная насыпь, не правда ли? – спросил Дан.