Сказ про Игната - хитрого солдата - Привалов Б. - Страница 4

Подробности

Категория: Отечественные писатели

Сказ про Игната - хитрого солдата (сказка)

— Какие вести принёс? — спросил князь, — Что видел в дороге, что слыхивал?
— Ах, люди добрые, — проникновенно сказал Игнат и погладил усы, — не дали вы мне с дальнего похода отдохнуть да начали спрашивать. Вы бы прежде накормили меня, напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали.
— Хам, ирод! — запричитал Спирька, буравя Игната своими змеиными немигающими глазками. — С кем говоришь? Как осмелился князю-батюшке указывать?
— Ты, змей, вот что разумей, — грозно произнёс Игнат, — у меня под ногами не вейся! При всём честном народе тебя упреждаю. Ещё раз под руку подвернёшься — головы не сносишь. Ты не Дурында — удара солдатского не выдюжишь!
— Не трогай Спирьку, солдат, — сказал князь. — Он слуга наш верный… Иди пока к поварам, тебя накормят. Потом явишься, вести скажешь.
— Рад стараться! — гаркнул Игнат. — Спасибо на добром слове! А то за весь день полкуска хлеба, всего и съел.
— Чудно! — улыбнулся князь. — А я вот, почитай, уже года три хлеба не ем.
— Вот лихо! — удивился Игнат. — Да как же это прожить без хлеба можно?
— Живу, — продолжал князь с усмешкой. — То блины, то пироги, то калачи… Так без хлеба и обхожусь.
Пухлый боярин закатился смехом, повалился на ковёр, чуть было не опрокинул шандал со свечами.
«Наш князь Стоеросов хоть куда, — думал Игнат, шагая через поляну к зазывному свету поварских костров, — голова — грош, борода — сто рублей».
Когда Игнат уселся возле котла и принялся уписывать всё подряд, что ему с уважением подносили повара, Спирька направился к шатру.
Князь и его гость ели жареную рыбу и запивали её бражкой.
— Как у тебя, князь, всегда потешно, — восторгался Голянский, — то драка, то ещё что-нибудь…
— Гей, Спирька! — Князь покосился на слугу. — Проучил тебя солдат?
— Поживём — увидим, — мрачно молвил Спирька. — Ох, князь-батюшка, и натерпимся мы горя с этим солдатом, чует моё сердце.
— Не каркай, не каркай… — замахал жирной ручкой Голянский, — ты всегда плохое говоришь…
— Вот помяните моё слово, боярин, — не унимался Спирька. — Беду он нам принёс, солдат этот.
— Вот, помню, в прежние времена… — начал было князь, но на дальнем конце поляны послышался тревожный шум.
Стоеросов, Голянский, Спирька, слуги замолкли, насторожились.
Слышно стало, как кто-то бежит по поляне, тяжело дышит.
— Князь-батюшка! — закричала тёмная фигура, приближаясь к костру. — Не вели казнить…
Из темноты выбежал старший конюх — бородатый, в рваной рубахе, рухнул на землю, к ногам князя.
— Беда, князь, беда… — бормотал, едва переводя дух, конюх.
— Что, ирод, что ещё? — пихнул конюха ногой в бок Спирька.
— Господи спаси и помилуй! Господи спаси и помилуй! — мелко закрестился Голянский. — Гос…
— Коня боярского воры свели! — одним духом выпалил конюх и снова уткнулся головой в траву.
— Не усмотрел! Не уберёг! — продолжал пинать сапогами в бок конюха Спирька. — Изведу, ирод!
Голянский от испуга губы совсем распустил, уши развесил, глаза растопырил. Язык во рту вспух, еле-еле ворочался:
— Ко…ко…ко…ня мо…мо…мо…его…
— Живьём сожгу! — зашипел Спирька.
— Не погуби, князь-батюшка! — снова закричал конюх.
Голянский наконец смог заговорить, тяжело ворочая языком:
— Знаешь, сколько этот конь стоит? А? Что ж это… господи… князь… как же это… Я графу буду челом бить… обижают меня тут…
— Конь мною ещё куплен не был, — спокойно сказал князь. — Твой конь, боярин, украден… твои деньги сгинули…
— Мой? — завизжал Голянский. — Ах, он ещё мой! Не твои ли тогда, князь, слуги его и украли? Я графу всё поведаю!
— Что? — грозно вскинул голову князь. — Я — конокрад? Да за такие слова…
— Что мне слова! — всё громче визжал Голянский. — Мне деньги подавай, князь! Твои сторожа его проспали, с тебя и спрос!
— Спирька! — сказал князь с затаённой угрозой в голосе. — Ежели не найдёшь коня, не сносить тебе головы! Ты за сторожей и конюхов в ответе!
— Ведаю, князь-батюшка, кто коня свёл, — склонился в поклоне Спирька. — Солдатик этот, Игнат, не иначе. Ночью он по лесу бродяжил? Бродяжил. Явился тут, аки дух бесплотный? Явился. Такой хоть какого сторожа обведёт-обманет! С него спрос, с вора!
— Истинно, князь, истинно, — зашлёпал губами Голянский. — Солдат сейчас по дороге шёл, должен был воров видеть. А нам того не сказал. За шуточку-прибауточку спрятался! Значит сие: либо сам солдат вор, либо с ворами заодно…
Князь ухватился за слова боярина, как голодный волк за ягнёнка:
— Или вор… или с ворами заодно?! Взять его! Связать! Порешу конокрада!..
— Теперь посмотрим, кто кого! — зашипел Спирька и, подобрав полы кафтана, бросился к поварам.
…Игнат сидел в тепле костра, выскребал ложкой десятую миску ухи и успевал ещё байки сказывать:
— Кончилось Полтавское сражение. Сижу я на барабане, пироги ем… Съел сто пирогов. Ем дальше, вдруг слышу — что-то лопнуло. Ну, смекаю — живот лопнул. Ан нет…
— Что ж лопнуло? — спросил самый молодой из поваров.
— Ремень с пряжкой, вот что! — подмигнул Игнат и отправил в рот последнюю ложку ухи.
Ложка осталась торчать во рту Игната: так быстро набросили на него скатерть и связали по ногам, по рукам.
— К батюшке-князю несите вора, — услышал Игнат торжествующий хриплый голос Спирьки. — Данила Михалыч сказать изволил: «Пусть за это перед богом отвечу, но конокрада головы лишу».

3. Ночной князь

Лучше споткнуться ногой, чем языком
Народная пословица
нязь Данила Михайлович Стоеросов рос баловнем. С младенчества славился леностью и строптивостью. А в юные годы к этому прибавилась ещё слепая вера во всякие приметы да предсказания. Вот эти свойства характера и сыграли коварную роль в жизни князя.
Из-за веры в различные приметы и предсказания князь в своей жизни превратил ночь в день, а день в ночь.
Дело было так: некая старуха-ворожея чуть не из самой туретчины забрела в Болотный край и сразу же начала гадать на воске, на пепле, предсказывать судьбу, лечить скотину от дурного глаза. Заодно она изгоняла мышей из изб, заговаривала зубную боль и бессонницу.
— В добрый час молвить, в худой промолчать, — начинала она. — Ни днём, ни ночью, ни по утренней заре, ни по вечерней, а стала я ворожить, как нечего стало в рот положить. Не жалейте, люди добрые, добра за слово вещее… Скажу всю правду — что было, что будет, чем закончится.
Ворожея была хитрой и смышлёной: предсказания её сразу раскусить не каждый мог — к чему бабка клонит?
Князю Даниле Михайловичу она при первой встрече предсказала, что ждёт его плохая новость, которая в своё время обернётся и не такой уж плохой, но всё же князь будет сильно гневаться, хотя потом остынет, потому что от судьбы не уйдёшь, а лето мокрое, видно, небо на землю обиделось, кабы реки из берегов не вышли, кабы потоп не начался.
И ещё наговорила старуха сорок коробов всяких небылиц. А лето и впрямь стояло очень дождливое: хлеб на полях чуть не на корню загнивал, крестьяне, кто мог, из Болотного края бежали в Заболотье — ходили слухи, что там урожай ожидается богатый, ноги с голодухи не протянешь.
Каждый день приносил князю неприятности: то беглого мужика поймать не успели, то из болота вода потекла на поле, то ручей какой-нибудь до того разбух, что начал избы подмывать и крушить. Для того чтобы предсказать худую весть, никакого колдовства не нужно было!
На следующий день после «предсказания» князь узнал, что его лучшая, любимая борзая собака улизнула ночью из псарни, пыталась зачем-то перебраться на другой берег мелкой речушки — видно, там какой-то приблудный пёс полуночничал, — да не справилась с усилившимся из-за ливней течением. Поток понёс борзую, а в Бесовом омуте её закрутило и она утопла.
Стоеросов кричал на псарей так, что крестьяне ближайшего села приняли раскаты княжеского голоса за гром и ворчание надвигающейся грозы.
— Вот и плохие вести, — вздохнул князь, когда немного отлегло от сердца. — Всё верно бабка-ворожея сказала…
К вечеру, однако, борзая нашлась: оказывается, хотя её и унесло течением далеко, но всё-таки она выбралась на берег. А в Весовом омуте закрутило и утянуло на дно какую-то дворняжку без роду и племени, которую в предрассветных сумерках перепуганные псари приняли за княжескую любимицу.
— И про это ворожея угадала! — радовался князь. — Говорила же бабка: всё добром кончится, гнев мой остынет… Вещая старуха!
Во время второй встречи с ворожеей князь велел ей сказать доподлинно: когда он, Стоеросов, умрёт?
Старуха крутила и так и этак, но князь требовал точного ответа.
— Пока не скажешь — сидеть тебе в яме! — вспылил было Стоеросов.
Но тут ворожея упала ему в ноги и запричитала:
— Ой, княженька, не губи мою душеньку! Одно могу сказать: большая беда к тебе придёт во сне, ночью. А вот когда помрёшь, не вижу, всё во мраке… Видно, долго жить будешь! Но бойся сна ночного, княженька!
Ворожею из хором княжеских отпустили, и она, уразумев, что шутки со взбалмошным Стоеросовым плохи, поторопилась исчезнуть из Болотного края.
Однако бабка хитрющая была: за испуг свой князю отомстила — ночного сна его лишила.
Князь сперва загрустил: как быть? А потом нашёл выход: спать он стал днём, а всё, что люди испокон веку делают днём, стал делать ночью.
По ночам он, выслушав доклады слуг, решал все вопросы, совершал прогулки, принимал гостей.
Завтракал он вечером, обедал среди ночи, а ужинал рано утром.
Сразу же после восхода солнца он ложился спать. Летом просыпался среди дня, съедал что-нибудь, немного гулял и снова заваливался на боковую.
Зимой, когда ночи длинны, а дни коротки, Стоеросов не высыпался, поэтому по ночам был вял, сонлив и злобен не в меру. В это время слуги старались на глаза ему не попадаться. Но одиночества князь тоже боялся и, не видя никого рядом, злился ещё больше. Тогда в хоромах начиналась гроза кричали избитые слуги, летела щепа от столов и лавок.
…Сидел же Стоеросов в Болотном краю безвыездно из-за собственного упрямства.
В молодые годы князь часто выезжал в Заболотье. Живал подолгу в Москве белокаменной, где у него был свой дом, в новой столице — Санкт-Петербурге бывал.
Как раз в это время царь Пётр повелел боярам и прочим знатным лицам бороды брить.
А большие бороды издавна считались боярским украшением. Чем борода гуще да обширнее, тем славы и знатности боярскому роду больше.
— Не борода уважение приносит, а дело! — сказал царь Пётр. — Чтоб духу от боярских бород не осталось! А кто упрямиться будет, тот мне враг!
Неизвестно, точно ли эти слова молвил Пётр Великий: одни говорили так, другие — этак. Однако бороды начали стричь и брить.
Стоеросов же недаром отличался с ранних дней своих завидным упрямством и строптивостью. Рос он в Болотном краю под крылышком отца, старого князя Михаилы, ни в чём не ведал отказа, никто ему никогда не перечил.
А тут вдруг как снег на голову царский указ: бороды долой!
У молодого же князя Стоеросова, как нарочно, всей гордости-то было одна борода, в Болотном краю отращённая и взлелеянная. Приехал он в Москву, думал поразить всех своим бородатым великолепием — и, словно назло, такая конфузия!
Взыграли в князе упрямство да строптивость:
— Не стану брить: как жил с бородой, так и буду. Моя борода, что с ней хочу, то и ворочу! Борода должна быть в чести, а усы и у собаки есть!
Сказывают, что про слова эти узнал царь-государь Пётр Алексеевич и приказал:
— Князя этого болотного привести немедля ко мне на ассамблею, сам буду брить его при всём честном народе! Не будет в другой раз болтать лишку!
Послали за князем. Однако кто-то из друзей предупредил молодого Стоеросова, и тот успел удрать в свои дремучие края.
На городской заставе князя Данилу остановили солдаты-будочники и потребовали уплатить пошлину за бороду.
— В Петербурге дрова рубят, по всей Руси щепки летят, — пробурчал Стоеросов.
— Любишь кататься — люби саночки возить! — захохотали стражники. Хочешь бороду носить — плати, боярин!
Стоеросов побоялся будочников укорить каким-нибудь жарким словом помнил, как только что из — за языка своего чуть в большую беду не попал.Заплатил пошлину, получил бороденный знак — квадратный, медный, — на котором, как на монете, буквы выбиты: «С бороды пошлина взята».
— Не потеряй, боярин, — сказали стражники, — а то снова платить пошлину будешь! Не суй бороду близко к городу!
С той поры князь из Болотного края — ни ногой. Сначала боялся: как бы не побрили.

А потом уже и в привычку вошло в своей вотчине родовой сидеть, править по старинке, по-боярски.
— Ежели я государю понадоблюсь, — гордо говаривал князь, — то ко мне курьера пришлют, позовут, поклонятся!
Но, видно, Пётр Великий и без Стоеросова со своими делами управлялся царёвы гонцы так и не примчались в Болотный край.
Князь продолжал жить по своему разумению. Только имя Петра запретил своей челяди произносить. А тех крестьян, кого Петрами кликали, начльно перекрестил в Павлов.
После того как Стоеросов день на ночь сменял, народ уже иначе и не называл его, как Ночным князем.