Везучий Борька - Гиневский Г. - Страница 9

1 1 1 1 1 Рейтинг 5.00 [5 Голоса (ов)]

Везучий Борька (повесть)


«Я так вас ждал…»

Везучий Борька

Папу послали на два дня в совхоз убирать картошку. Мама собиралась поехать с папой, а меня они решили отвезти к тёте Гале. Я у неё ещё никогда не был.
— У тёти Гали, — сказала мама, — есть пудель Чарлик. Так что скучать тебе не придётся. Два дня пролетят незаметно.
Я, конечно, обрадовался. Потому что люблю ездить в гости. А тут на целых два дня! Да ещё у них там пудель есть!
— Везите меня, — говорю, — и можете за мной не приезжать!
Мама даже огорчилась.
— Как ты легко, — говорит, — с нами расстаёшься.
— А чего ему? — улыбнулся папа. — Надоели родители, вот и радуется.
— Да это я так, мама! Потому что мне ужасно хочется скорее к тёте Гале и Чарлику!
И вот рано утром меня привезли.
Дверь открыла тётя Галя. Она меня ждала. Чарлик, весь в чёрных завитушках, тоже ждал меня в прихожей. Он не гавкнул и не взвизгнул. Просто сидел и смотрел на меня своими умными пуделиными глазами. Я сначала подумал, что он ужасно дрессированный пёс, зря лаять не станет. Я подошёл к нему и потрепал его за ушами.
— Ну, здорово, Чарлик!
Чарлик лизнул мою руку своим шершавым розовым языком, завертел хвостом и затопал лапами по своей подстилке.
— Место. Место! — строго сказала тётя Галя Чарлику.
Не успел я осмотреться вокруг что и как, слышу:
— Вова, иди сюда на кухню. Позавтракаешь.
— Спасибо, тётя Галя, — говорю. — Я дома перед отъездом так нарубался, что в меня теперь больше не влезет.
Тётя Галя вышла из кухни с полотенцем в руках.
— Что это за слово «нарубался»? Где ты его слышал?
— Это мы с папой так говорим, когда нас мама накормит.
— Ужас какой-то! «Нарубался», «больше не влезет» — хорош твой папа с такими словечками… Иди пить молоко, пока не остыло.
Я пошёл на кухню и сел за стол.
— А руки? — говорит тётя Галя.
— Что — руки?
— А руки мыть?..
— Они у меня, тётя Галя, чистые. Я с утра всегда умываюсь.
— А собаку трогал?..
— Чарлик-то у вас совершенно чистый!
— Не спорь. Сейчас же иди мыть руки.
Я вымыл руки и выпил молоко с такой вкусной горячей булочкой.
— Ну как, Вова? — спрашивает тётя Галя.
— Здорово! Я бы, знаете, ещё с одной такой булочкой справился. Уж очень вкусная. Вы сами пекли?
— Сама, — обрадовалась тётя Галя. — А говорил сыт. На тебе ещё, ешь на здоровье.
— Спасибо.
После завтрака тётя Галя разрешила мне погулять с Чарликом. Только она подвела меня к окну и сказала:
— Гуляйте вот от этого столба до того. Понятно?
— Тётя Галя, да ведь тут и гулять негде! Что ж нам, стоять под вашими окнами и всё?.. А ведь Чарлику, наверно, побегать хочется. И мне с ним…
— Нет-нет! Не спорь со мной! Что у тебя за привычка во всём возражать?
— Я не возражаю.
— Как же не возражаешь?.. — сказала тётя Галя недовольным голосом и пристегнула к ошейнику Чарлика поводок.
И вот мы с Чарликом гуляем от столба до столба. А из окна на нас поглядывает тётя Галя. Ей, наверно, очень нравится, как мы себя ведём. Только я решил, что так дело не пойдёт. Что такие гуляния нам и даром не надо.
Как только тётя Галя зачем-то отошла от окна, я дёрнул поводок и мы с Чарликом нырнули за угол дома.
Чарлик оказался молодец. Он сразу меня понял. Рядом с домом был сквер, и мы помчались туда, к деревьям.
На лужайке я отстегнул поводок и повалил Чарлика в траву. Он быстро вскочил и бросился лапами мне на грудь. И тут мы с ним начали бороться, кувыркаться и прыгать друг через друга. Чарлик схватил меня своими зубами за руку. Кажется, ну вот сейчас укусит. А на самом деле он только чуть-чуть. Совсем не больно. Понимает, что я с ним играю.
Нам обоим было так хорошо, что мы залаяли. Я первый, Чарлик — второй. Оказалось, у него красивый звонкий лай. А я-то думал, что он безголосый.
А как Чарлику нравилось, когда я его догонял, чтобы поймать! Он так неожиданно и быстро прыгал в сторону, что я бухался на пустую траву. Тут уж Чарлик вскакивал мне на спину и хватал меня за шею. А мне от этого становилось щекотно. Я чуть не лопался от смеха.
Мы с ним бегали, бегали и устали. Я лёг, раскинул руки-ноги, а Чарлик положил мне на грудь свою вислоухую чёрную морду. Из раскрытой пасти болтался длинный язык, и Чарлик горячо дышал мне прямо в лицо. Я лежал и чувствовал рукой, как под курчавой шерстью Чарлика весело бьётся его собачье сердце.
Дома тётя Галя спросила:
— Где вы так долго пропадали? Почему я вас не видела в окно?..
— Мы были на другой стороне дома. Сидели на лавочке, — соврал я.
Тётя Галя строго посмотрела на меня.
— А почему ты такой растрёпанный?
— Это… Это от ветра.
— По глазам вижу, что говоришь неправду. Ты ещё, оказывается, и лгунишка?.. Иди мой руки и приводи себя в порядок.
А Чарлика было не узнать. Он сидел на резиновом коврике у дверей и виновато, будто просил прощения, заглядывал в лицо тёте Гале.
Тётя Галя вытерла ему лапы тряпкой. После этого он сам пошёл в ванную. Там ему вымыли лапы с мылом.
— Теперь на место, безобразник, — сказала Чарлику тётя Галя.
После обеда тётя Галя отправила меня спать.
Я лежал на широком диване под красивым толстым одеялом и не спал. У меня под головой была такая большая мягкая подушка, а я думал, что лучше бы сейчас лежать с Чарликом на его подстилке. Только разве тётя Галя разрешит?
Мне совсем не хотелось спать. Я представлял себе, как папа с мамой убирают в совхозе картошку. Папа шутит или поёт во всё горло свою любимую песню про молодого парня, как он «загулял, загулял в красной рубашоночке хорошенький такой». И всем вокруг весело. Все смеются и подпевают.
Я лежал очень долго. Пока не зазвенел тёти Галин хрустальный будильник.
Потом мы пили кисель. Потом тётя Галя усадила меня за стол и принесла три толстых альбома с фотографиями. Чтобы я рассматривал. На всех фотографиях сидели и стояли совсем незнакомые мне взрослые люди. Они думали о чём-то важном, а мне казалось, что они хотят спросить: «А ты руки вымыл?..»
Вечером пришёл с работы Виктор Георгиевич, муж тёти Гали. Он закрыл за собой дверь на ключ и шумно втянул носом воздух. Будто расчувствовал какой-то нехороший запах.
— Здорово, гость, — сказал он мне. — Ты чего ж это?.. Тапочки свои из дома не привёз?
И тут я увидел, что стою в кедах на таком полу. Он блестел, как каток.
Я прямо растерялся.
— Забыл, — говорю.
— А ты в шахматы играешь?
— Нет ещё…
— Что ж это?.. Твой отец, выходит, совершенно тобой не занимается.
Я не знал, что сказать, и поэтому промолчал.
После ужина Виктор Георгиевич сел смотреть телевизор.
Передавали программу «Время». Показывали, как люди на тракторах убирали с поля пшеницу. Её побило градом, а люди, прямо ночью, изо всех сил старались, чтобы пшеница не погибла. Потому что пшеница — это хлеб.
Виктор Георгиевич обернулся, увидел меня.
— И ты здесь?.. Эта передача не детская, — он достал из шкафчика бумагу и карандаш. — На вот. Иди в другую комнату, сядь и рисуй.
Мне совсем не хотелось рисовать. Да я и не умею. Но я взял бумагу и пошёл в другую комнату.
Нарисовал большой круг и стал попадать в него карандашом, будто у меня в руках острое старинное копьё и я учусь попадать в цель.
— Виктор, смотри, что он делает?! — испуганно сказала тётя Галя.
Вошёл Виктор Георгиевич. Он посмотрел, покачал головой.
— Только стол портит, — сказал и ушёл к телевизору.
На другой день тётя Галя не отпустила меня с Чарликом. Она сама вывела нас обоих гулять. И мы ходили от столба до столба.
Чарлик даже хвостом не вилял, а только иногда незаметно лизал мою руку. Я тоже незаметно трепал его за шею. Мол, ничего не поделаешь, Чарлик…
Тёте Гале надо было выбить пыль из большого ковра. Мы вытащили его на улицу. И тут я обрадовался. Ведь на таком ковре кувыркаться, — наверно, одно удовольствие. Только тётя Галя не разрешила. Сначала потому, что он пыльный, а потом — потому что он чистый.
А время так волочилось, так волочилось.
Я и за обедом думал: почему оно так долго тянется? И когда тётя Галя отправила меня на дневной сон, я и под одеялом всё думал про это. Ведь когда мы с Борькой, Вадиком и Толькой однажды нашли огромную лужищу и все бороздили её ногами в резиновых сапогах, то целый день проскочил за одну минуту.
Прямо чудо какое-то случилось тогда.
Хорошо, что я про всё это думал. Потому что так ещё можно было терпеть и ждать, когда зазвенит будильник.
Кончился мой дневной сон, и тётя Галя напоила меня горячим чаем с печеньем. Я сказал спасибо два раза. Потому что чай был вкусный, душистый. И потому что я не такой уж и невоспитанный…
— А теперь, — тётя Галя села рядом со мной, — расскажи мне, как вы дома питаетесь?
— Хорошо питаемся, — говорю.
— Что же мама вам готовит?
Я, как назло, ничего не мог вспомнить, кроме супа, картошки, макарон и котлет.
— Суп, — говорю.
— А суп с чем?
— С приправой.
— Да-а… — задумчиво протянула тётя Галя.
Мы долго сидели и молчали. И вдруг — сам не знаю почему — я взял табуретку с тремя ножками и пошёл в коридор.
— Ты чего же ушёл? — спросила тётя Галя.

Везучий Борька

— Я тут побуду. Мама с папой уже скоро придут за мной.
— Ну-у… Ещё ждать и ждать. Не сиди в прихожей, иди в комнату.
— Спасибо, тётя Галя. Мне хорошо тут. И Чарлик рядом.
Сквозь стеклянную дверь кухни я смотрел в окно на улицу.
Там, наконец постепенно начинало темнеть. «Эх, скорей бы фонари зажглись», — думал я.
Вот и фонари зажглись. Уже и Виктор Георгиевич пришёл с работы. А за дверью всё раздавались шаги. То быстрые, то медленные. Если кто-нибудь там на лестнице останавливался, я весь прислушивался: ну, сейчас нажмут звонок. Хорошо, что он у них громкий.
И когда он зазвенел, я от неожиданности чуть не свалился с табуретки. Я даже не сразу сообразил, что звонят, что надо скорее открывать дверь.
И вот тётя Галя открыла сама. И я увидел моего папу. В мятых, перепачканных брюках. А рядом с ним — маму.
Тут я очнулся. Я бросился к папе, он подхватил меня на руки, и я уткнулся своим носом в его колючую щёку. От этой щеки пахло вольным воздухом, папиросным дымком и ещё чем-то, совсем не домашним.
— Я так вас ждал… так ждал… — сказал я папиной щеке.
— Ой, как соскучился! А что говорил? «Останусь у тёти Гали навечно…» — рассмеялась мама.
— Так соскучился, что полдня просидел в прихожей, — сказала тётя Галя. — Я уж боялась: не простыл бы. Всё-таки от дверей дует.
Мы втроём спускались но лестнице. И вдруг я вспомнил, что не попрощался с Чарликом! Со всеми попрощался, а с ним — нет!
Я бросился назад.
Виктор Георгиевич открыл мне, я подбежал к Чарлику, схватил его за мягкие тряпичные уши и поцеловал в чёрный мокрый нос. Чарлик взвизгнул, рванулся за мной, но тётя Галя строго сказала:
— Место, Чарлик! Место!..
И вот мы в трамвае. Едем домой.
— Что-то не очень-то весёлый возвращаешься ты из гостей, — сказал папа. — Поиграл хоть с Чарликом?
— Совсем немножко, — говорю.
— Кажется, я догадываюсь, в чём дело…
— Мне Чарлика жалко, — говорю. — Ему у тёти Гали тоже не очень-то весело.
— Да-а… — сказал папа. — Промашку дали. Прости уж, Вовка… В следующий раз возьмём тебя с собой. Обязательно возьмём. Будешь ночевать с нами в душистом сене. Прямо под луной и под яркими звёздами… Это я тебе обещаю.

Везучий Борька