Сказочное наказание - Ногейл Б. - Шофер врет, а ротмистр таращит глаза

Подробности

Категория: Зарубежные писатели

Сказочное наказание (повесть)

18. Шофер врет, а ротмистр таращит глаза

Для такого большого собрания в нашей временной гостиной стульев не хватало. Поэтому Мишка с Тондой носили из соседних комнат табуретки, а мы со Стандой провожали посетителей из детского дома. В первый и, возможно, в последний раз я подал руку Ирке и Славе, а когда их воспитатель опять стал предлагать деньги, Станда сказал:
— Нет-нет, товарищ, это вы оставьте. Мои ребята скоро возвращаются домой, и все опять войдет в норму, а вот ваши… Ну да вы меня понимаете.
Не знаю, понял ли Станду этот седовласый атлет. Только он еле заметно кивнул и крепко пожал ему руку.
Станда смотрел вслед уходящей троице, пока она не исчезла из виду. Потом обнял меня за шею.
— Эх, ребята, вы даже и не подозреваете, сколько у вас всего есть.
Я до сих пор раздумываю, что бы эта фраза могла означать, но ничего путного мне в голову не приходит. А вам? Но я отвлекся. В замке все общество уже расселось вокруг стола, и не успели мы со Стандой переступить порог гостиной, как ротмистр Еничек поднялся со своего места.
— Все говорит о том, что сегодня в замке совершена еще одна кража. Пропала очень ценная картина работы Тициана. Если кому из собравшихся что-либо известно о ее судьбе, пусть заявит.
Несколько секунд стояла мертвая тишина. Никто даже не шевельнулся, и мне это показалось очень странным.
— Разве вы не нашли ее на даче этого господина? — спросил я, указывая на водителя министерской «Татры».
— Пан Кроц утверждает, что никогда не видел этой картины и что историю про него и барышню Томашкову ты просто придумал, — ответил ротмистр.
— Он врет! — крикнул я. — Я собственными глазами видел, как он взял у нее этот сверток. И еще поцеловал ее за это!
— Детская фантазия безгранична, — спокойно возразил шофер, презрительно сморщив нос. — До тех пор пока органы госбезопасности будут брать в свидетели детей, которые, кстати сказать, и сами обворовывают дома, неизвестно, до чего мы докатимся…
— Вы просто врете! — произнесла Алена внятно, но без особого пыла.
Вероятно, после всех дневных происшествий шоферское вранье уже не могло ее удивить.
Ротмистр покраснел и так сжал обеими руками свой ремень, что даже сморщилась кожа.
— Каждому воздастся по заслугам, будьте уверены, — сурово произнес он. — Я уже послал за товарищами из уголовного розыска, они об этом и позаботятся. Но кое-кого из вас я допрошу сам. Так вот, товарищ инженер будет приводить вас ко мне по очереди. — Ротмистр надел фуражку и пошел к дверям. — Лойза, идем, ты будешь первым.
Усадив меня в Стандиной комнате напротив себя, он предоставил мне возможность рассказать все с самого начала. О том, как ночью совершила побег мнимая реставраторша, о моей экспедиции на дачу и наших с Аленой неудачных поисках пропавшей картины.
— Тот человек, что запер Алену на даче, — отец шофера. Он стрелял в тебя из дробовика, на который у него нет разрешения, — сказал милиционер, когда я кончил.
— Вот видите, оба они мерзавцы, — резко заключил я.
— Отложим такие выводы на потом, когда все выяснится, — заметил с укоризной ротмистр. — Что касается Кроца, то хорошо бы найти какую-нибудь зацепку. Будь у него совесть чиста, он не стал бы утверждать, что вообще не знаком с Томашковой. А ты уверен, что это не мог быть никто другой? Ночью трудно разглядеть лицо.
— Так я ведь его не в первый раз видел, — возразил я и указал на купы искривленных сосен за окном. — Он сидел тогда на сосне и следил за профессором, а потом прошел совсем близко от меня. И дело было днем. Это точно он, товарищ ротмистр. А сегодня ночью он закуривал сигарету, и лицо опять было видно как днем.
Еничек кивнул, но тут же нахмурился:
— Прекрасно, но как это ему доказать?
Не успел он договорить, как на втором этаже что-то стукнуло об пол. Черт, осенило меня, я ведь забыл о «реставраторше»! Счеты с детдомовцами поглотили меня настолько, что шельма художница просто выпала у меня из памяти. Должно быть, физиономия моя в эту минуту просияла, как лампион, потому что ротмистр Еничек спросил:
— Чего это ты так злорадно ухмыляешься?
— Есть свидетельница! — завопил я. — Самая лучшая, какую только можно пожелать, — мнимая реставраторша!
— Ты имеешь в виду Томашкову? — скептически отнесся к моему ликованию милиционер. — Да кто ее знает, где она теперь. Нужно будет поискать в Рыбницах. Только она может нам кое-что прояснить, тут ты прав. А если мы не найдем ее у тетки?
— И напрасно бы проискали, товарищ ротмистр. Она у меня здесь заперта, в замке, — важно заявил я и показал пальцем на потолок.
Блюститель порядка удивленно поднял глаза кверху, готовясь задать вопрос. Но прежде чем он успел открыть рот, я обрушил на него рассказ о всех утренних происшествиях и испытал чувство необыкновенного подъема, когда увидел, что после каждой фразы у него все шире и шире раскрываются глаза.
— Чертов мальчишка, и везет же тебе на удивительные происшествия! — отвел душу ротмистр и поднялся из-за стола. — Мы сходим к ней сейчас же.
И мы пошли.

19. У профессора Никодима есть внучка, а пан Гибш никакой не космонавт

Встреча художницы Томашковой с шофером министерской «Татры», который ни в чем не признавался, получилась прямо как в настоящем детективе. Когда Станда привел его в комнату, где ротмистр производил дознание, «реставраторша» стремительно вскочила со стула, обрадованно воскликнув:
— Гонза, и ты здесь?
Тут ротмистр Еничек, развалившись на графской кушетке, очень любезно произнес:
— Что вы на это скажете, пан Кроц?
С досадой махнув рукой, шофер опустился на пододвинутый стул.
— Я вижу, отпираться не имеет смысла, — сказал он, глядя в пол, но предназначалась эта реплика милиционеру.
Тот, усмехаясь, с ним согласился:
— Совершенно верно, уважаемый, это и впрямь смысла не имеет. Справедливость, которой вы требовали, уже в пути, да-да.
— Вы, наверное, и без меня уже все знаете от Марты… эээ… от барышни Томашковой.
— Мы с удовольствием выслушаем еще разок, правда, Лойзик? — сказал ротмистр, хотя мнимая реставраторша нам вообще еще ничего не рассказывала.
— Может быть, мальчика следует удалить, пан… эээ… поручик. Не принято, чтобы дети присутствовали на допросе.
— Разве? — удивился милиционер. — Наверное, это вам известно по какому-то прошлому опыту? Однако здесь я решаю, кому уйти, а кому остаться, ясно? Этот молодой человек является важным свидетелем по вашему делу, примите это, пожалуйста, к сведению. Договорились?
— Да как вам будет угодно, — пошел на попятную министерский шофер и приготовился рассказывать.
Из его показаний следовало, что с барышней Томашковой они знакомы уже давно. Барышня получила от профессора Никодима задание ехать в замок, вот он и взял отпуск — они хотели встречаться здесь. Но отец шофера, владелец дачи, не хотел, чтобы его сын приводил барышню к себе, поэтому они встречались только изредка — в замок пан Кроц приходить не решался.
Ротмистр Еничек слушал эти небылицы, и улыбка не сходила с его лица. Когда шофер кончил, он добродушно спросил:
— Ни о какой картине вы, само собой, понятия не имеете и с этим паном, который тоже выдает себя за реставратора, разумеется, не знакомы?
— Вы имеете в виду профессора Гибша? — уточнил шофер. — Разумеется, знаком. В каникулы, когда нет занятий в академии, он работает в нашей галерее.
— Это уже кое-что, — воскликнул милиционер с наигранной веселостью. — Но в сговоре вы, конечно, не были?
— В сговоре? — удивился пан Кроц. — О чем нам было сговариваться?
Ротмистр скрестил на груди руки и напустил на себя серьезность.
— Ну конечно, о Тициане, пан Кроц. О чем же еще? Разве не так?
Шофер вскочил со стула и громко заявил протест против обвинения в краже картины.
Художница Томашкова внимательно следила за разговором, несколько раз поднимала руку и приоткрывала рот, прося слова. Но блюститель порядка то ли не придавал этому значения, то ли играл у нее на нервах, как это пишут в некоторых уголовных романах.
Когда же шофер с жаром выкрикнул, что не допустит, чтобы пан… эээ… поручик делал из него вора, она встала и заявила:
— Мне уже терять нечего, товарищ милиционер. Сейчас я вам расскажу, как все было на самом деле.
— Вот и славно! — обрадовался ротмистр Еничек и погрозил пальцем шоферу, который строил барышне Томашковой предупреждающие гримасы.
— Пусть барышня реставраторша говорит, пан Кроц. Может, что-нибудь новенькое узнаем. — Он запнулся и подал мне знак рукой. — Эй, Лойза, сбегай в гостиную за вторым «реставратором», пусть он тоже послушает, что нам поведает сейчас барышня. Его это, несомненно, заинтересует.
Упомянутый субъект, которого министерский шофер назвал профессором Гибшем, спокойно последовал за мной в Стандину спальню и уселся на край постели с довольно равнодушным видом. Он курил трубку и наблюдал, как дым поднимается к потолку, не обращая внимания на сидящих рядом людей, а на шельму художницу посмотрел только тогда, когда раздался ее голос.
— Мартичка?! А вы-то что здесь делаете? Ну, знаете…
— Вы знакомы с этой барышней? — тут же поинтересовался ротмистр.
— Разумеется, — кивнул мужчина с трубкой и, как будто обиженный этим вопросом. Прибавил: — Конечно, я знаком с барышней Томашковой.
— Она ваша коллега? — продолжал выпытывать Еничек.
— Коллега? Что вы имеете в виду?
— Да что я имею в виду… Я вас спрашиваю, барышня Томашкова тоже художница и реставратор?
Профессор Гибш удивленно поднял брови:
— Как вы сказали? Что это, извините, за странный вопрос? Насколько я знаю, Мартичка примерно такая же художница, как я космонавт. По крайней мере, мне не известно, чтобы она переучивалась из пианистки на художницу. Но, может, так оно и есть? — обратился реставратор к женщине, выглядевшей очень несчастной.
— Смотри-ка, вот мы и еще кое-что узнали, — заметил ротмистр Еничек. — Видно, товарищ профессор, вы довольно хорошо знаете барышню Томашкову, правда?
— Еще бы, — кивнул мужчина с трубкой. — Еще бы я не знал внучку профессора Никодима.
— Чью, простите? — изумился милиционер.
— Да, это правда, — вмешалась в разговор барышня Томашкова и поправила рукой волосы. — Позвольте мне наконец сказать, а то я от всего этого с ума сойду.
— Ха-ха-ха, — взорвался смехом реставратор. — Я чувствовал, что произошла какая-то путаница. Вот, значит, почему инженер Михал все время выпытывал у меня, кто я да что я, ведь здесь уже одна реставраторша побывала. Ах, Мартичка, Мартичка, — погрозил он девушке, — вы из меня чуть было обманщика не сделали.
— Буду рад, если этого не произойдет и к концу следствия, — серьезно заключил ротмистр Еничек.
Посмотрев в окно, я обнаружил, что кроны сосен окрасились в оранжево-красный цвет. Приближался вечер.