Сказочное наказание - Ногейл Б. - Готовь веревку!

Подробности

Категория: Зарубежные писатели

Сказочное наказание (повесть)

15. Готовь веревку!

Меню наше зависело от разных обстоятельств. Из деревни Станда принес только самое необходимое, потому что и кухня, и столовая так пропахли скипидаром, что пища с привкусом растворителя нам бы в рот все равно не полезла. А тут мы съели на обед баночный гуляш с картошкой и перекусили бутербродами с сыром. Но к вечеру из кухни до нас донеслись приятные запахи, да такие сильные и стойкие, что перебили даже скипидарный дух. Это Ивана жарила картофельные оладьи.
Тонда уже настроился на лакомство и теперь, вдыхая запах шкворчащего сала, смешанного с чесноком и майораном, метался под открытым окном кухни, как растревоженный кот.
— Ивана, долго еще? — приставал он каждые пять минут, из-за чего наша повариха под конец разозлилась, сунула каждому по тарелке и швыряла в них оладьи прямо из окна.
И под окном вечно кто-нибудь торчал. Мы беспрестанно сновали между кухонным окном и газоном, то отщипывая от дымящейся лепешки кусочки, то облизывая масляные пальцы. Хотя Ивана и ворчала, что таких обжор еще не видывала, но глаза у нее светились от радости. Ей было приятно сознавать, что ее стряпня пришлась нам по вкусу.

Когда Станда вернулся из райцентра, мы лежали рядком на газоне, сопя, как разомлевшие поросята. А вскоре я заметил, что Станда с Иваной стоят у окна, поглядывая на компанию ублаженных едоков, и жуют бутерброды с паштетом. Им не досталось ни одной лепешки, все исчезло в наших животах. Я поделился своим наблюдением с Аленой, и она убежденно прошептала:
— Ребята что надо!
Чем выразила общую глубочайшую признательность.
Нашему хорошему настроению способствовало и содержимое Стандиной мотоциклетной сумки. Он вынул из нее транзисторный приемник и настроился на «Знакомые мелодии».

Алена немедленно потребовала полной тишины, а когда Мишка, по обыкновению, пристал к ней со своими шуточками, забрала приемник и удалилась на скамейку под серебристыми елями. Обосновавшись там, уставилась в светящуюся панель, словно оттуда каждую минуту мог появиться Карел Готт во всей своей красе.
Около восьми часов Станда прочел нам вечернюю сводку. Из всех известий нас больше всего заинтересовала новость о том, что наш командир отправляется на заседание национального совета в Винтице и до его возвращения нами будет командовать Ивана. Мы с огромной радостью приняли это к сведению и заговорщически подмигнули друг другу, выражая наше полное одобрение. Как бы выразился мой отец, Станда пустил козла в огород. Ивана стояла поодаль, безучастно дожевывая последнюю горбушку хлеба.
Проводив Станду за ворота замка, мы помахали ему рукой и подождали, пока мотоцикл не исчезнет за поворотом. Тут наша ватага с криками восторга бросилась назад во двор замка и устроила вокруг Иваны индейский танец. Основное препятствие на пути к ночному приключению укатило на «двухсотпятидесятке», и можно было спокойно начинать сборы.
Но прежде чем мы успели перейти к боевым действиям, Ивана неожиданно выступила с собственной идеей.
— Разведка — самое трудное дело, — объявила она и собралась распределять задания.
Это вызвало бурное сопротивление, потому что в разведку хотелось каждому. И поэтому было решено, что жребий — это самое справедливое. Ивана протянула нам кулак с зажатыми полосами бумаги, и одна из них была помечена большой буквой Р. Тянуть нужно было по алфавиту, так что первую очередь нам пришлось уступить Алене, тем более что Ивана взяла ее под защиту, заявив, что дамы всегда имеют преимущества.
Вытянув листок, Алена запрыгала от восторга. Она сразу вытащила нужную бумажку. Было решено, что «дама» пойдет в полусотне шагов впереди остальных, а в случае опасности дважды коротко прокричит совой. Алена тут же продемонстрировала, как она будет ухать, и Мишка не то одобрительно, не то иронически заметил:
— Хорошо ухаешь, «дама»!
А вот о дальнейших действиях мы долго не могли договориться. Мишка предлагал взять «воровское гнездо» штурмом, Тонда считал, что нужно выждать, когда они уйдут спать в сарай, да там их и сцапать; мне же больше всего по душе была индейская хитрость: хорошо бы какими-нибудь звуками выманить их в лес и обезвредить с помощью веревки, которую я «одолжил» у пани Клабановой в сушилке для белья. Ивана настаивала на том, чтобы способ нападения выбрать на месте, оценив ситуацию.
И мы выступили. Первой исчезла в лесной чаще Алена, а немного погодя углубились в сосняк и мы. Мы крались друг за другом, словно контрабандисты, стараясь не хрустеть веточками и прислушиваясь к шороху в вершинах деревьев. В лесу было таинственно и до жути тихо — признаюсь, не будь с нами Иваны, я бы струсил и повернул обратно. Если бы не Ивана!..
В какой-то момент, когда под чьей-то ногой хрустнула сухая веточка и мы застыли, затаив дыхание, неожиданно раздался глухой звук, будто кто-то учился играть на валторне. Несколько секунд прошло в полном молчании, и снова коротко ухнуло: бу-у-у… бу-у-у, а вслед за этим будто зарычал невидимый пес: р-р-р-р…
И опять гробовая тишина.
— Что это? — шепотом спросил Мишка.
— Тс-с-с, — подала знак молчать Ивана.
И вдруг чуть-чуть впереди меня раздался тихий, спокойный голос Тонды:
— Ничего особенного, это у меня в животе бурчит.
Мишка аж зашелся:
— Ах ты, чтоб тебя…
— Тише! — прошептала Ивана, и ее голос слился с уханьем совы. Мы прислушались, но больше ночная птица не крикнула. Должно быть, это была настоящая сова.
Мы двигались дальше, и остаток пути прошел спокойно. Если не считать того, что Тондин живот перешел с низких тонов на высокие, а за несколько метров до скалы из него вырвался какой-то отчаянный стон. Ивана, все время шедшая впереди, подождала, пока мы ее догоним, и нащупала руку Тонды.
— На вот, возьми два кусочка сахара, замори червячка, — шепотом сказала она.
Вместо ответа раздалось такое хрупанье, как если бы мельничные жернова перемалывали скелет; несколько раз причмокнув, Тонда засопел:
— Уже лучше.
Мишка вздохнул и нетерпеливо буркнул:
— Так как, будем мы их брать или нет?
Однако и у скалы никаких следов Алены не было.
Осмотрев местность вокруг тропинки, мы прислушались, попробовали даже тихонько окликнуть Алену, но все напрасно: Алена исчезла.
— Подождем немножко, — предложила Ивана, — может, она решила подкрасться с той стороны скалы, чтобы разведать обстановку.
— Не нравится мне это, — сказал Мишка, — и никаких отблесков от костра не видно, будто за скалой все вымерло. Хотел бы я сходить посмотреть, что там творится.
— Сходи, — позволила Ивана, — только осторожно, не столкнись с Аленой, а то наделаете шума.
Мишка отполз, а я стал прислушиваться к каждому шелесту, ко всем звукам, похожим на тихие шаги, которые означали бы приближение Алены. Время шло, мы снова окинули взглядом силуэт скалы и очертания леса за ней, но не было и намека на отблески огня, со всех сторон нас окружала темная неподвижная ночь. Терпение мое лопнуло.
— Пойду гляну, что там такое, — прошептал я и, не дожидаясь согласия Иваны, шмыгнул в просвет между кустами.
— Осторожно! — услышал я за собой ее умоляющий шепот и опустился на четвереньки.
Порядком измучившись, я прополз чуть вперед — и вдруг передо мной открылась ровная площадка. Я с трудом различил очертания сторожки и черную громаду сеновала. Ночь была темная, черные тучи еще с вечера затянули месяц и звезды. Подобравшись к костру, я ощупал камни. Камни были совершенно холодные.
«Они оставили лагерь», — мелькнуло у меня в голове, и окружающая тишина была тому подтверждением. Но куда исчезла Алена и где шатается Мишка? Я полежал, приникнув к земле, еще некоторое время, но не произошло ничего такого, что бы дало ответ на мой вопрос.
По всей вероятности, в сарае их нет. Рассуждая сам с собой, я вспомнил о воровском тайнике в куче сена. Может, Алена с Мишкой ищут фотоаппарат?
Это было единственно пришедшее мне на ум объяснение, куда могли исчезнуть Алена и Мишка. Я подполз к сторожке, напрягши слух так, что зашумело в ушах. Перед входом я собрался с духом, встал и открыл дверь. Меня поглотила темень куда более непроглядная, чем та, через которую я пробирался в лесу. Я шагнул к тому месту, где должна была находиться куча сена, в душе ругая себя за оставленный у Иваны фонарик. И тут мне на спину свалился какой-то тупой, твердый предмет, и сзади раздался низкий повелительный голос с иностранным акцентом:
— Ни слофа, а то уш в шизни нишефо не скашеш!
Темноту прорезал узенький лучик голубоватого света и ушел прямо передо мной, на копну сена. Там уже жались друг к другу две фигуры, и это были Алена с Мишей.
— Сесть! — приказал незнакомый голос и снова повторил: — Ни слофа, а то пудет плёхо!
Я опустился на сено и плечом прислонился к Мишкиной руке. Свет погас, в воздухе было слышно только наше дыхание. Что-то коснулось моей согнутой ноги, скользнуло вверх и остановилось на ладони. Это была Мишкина рука. Повернув мне руку ладонью вверх, он стал пальцем что-то на ней писать. Первые три-четыре буквы я поначалу не разобрал, от неожиданности нервы мои сдали, страх сковал руки и ноги, мысли оцепенели. Закрыв ладонь большим пальцем, я дал знак, что не понимаю. Мишка снова вывел начальные буквы, и тут до меня дошел смысл его сообщения:
ГОТОВЬ ВЕРЕВКИ К НАПАДЕ…
Закончить ему не удалось. За дверями сарая послышалось пыхтение, как будто к нам приближался по меньшей мере носорог. Чья-то рука нащупала щеколду, и я почуял, что это та самая минута, когда внимание неизвестного будет отвлечено. Осторожно привстав с земли, я вытащил из кармана два мотка бельевого шнура и ощупью стал их разматывать.
Дверь со скрипом открылась, и, несмотря на полную темноту, я распознал в проеме двери грузную фигуру Тонды. Он пытался задержать дыхание, но от бега на четвереньках легкие его так напряглись, что он пыхтел, как паровоз. А потом — я остолбенел от изумления — в его руках зашуршал коробок спичек, послышалось чирканье, и в свете пламени перед Тондой предстали наши скрюченные фигуры.
— Что вы здесь делаете? — воскликнул он и рванулся было в сторожку.
Да запнулся носком кеды о деревянный порожек и мигом растянулся на земле. Горящая спичка выпала у него из рук и отлетела к пучкам сена, которые тут же вспыхнули ярким пламенем, осветив человека, стоящего у входа. Я успел только заметить, что он был закутан в серый нейлоновый плащ, а лицо закрыто темным платком.

Незнакомец бросился затаптывать горящее сено. В наступившей темноте я сделал то единственное, на что меня могла подтолкнуть близость незнакомца, — бросился ему под ноги и резким рывком вывел его из равновесия. Он свалился как подкошенный, увлекая за собой встававшего Тонду. Тот испустил страшный рык, в котором яснее других были слышны такие слова:
— Кончайте дурить, это же я, Тонда!
Но Мишка с Аленой и я уже прижимали рвущегося незнакомца коленями к земле, пытаясь впотьмах схватить его за руки, чтобы я мог их связать.
Это был страшный бой, порой без надежды на победу. И только когда Тонде удалось выбраться из-под навалившегося на него тела и из наших криков уразуметь, что происходит, наши шансы на победу резко возросли. Тонда набросился на врага и принялся тыкать его носом в землю с такой яростью, что тот испустил первый стон, почти перестал брыкаться и Миша смог затянуть на ногах первую петлю, а мне удалось связать ему руки. В этот момент снаружи на нас упал пучок яркого света.
— Santa madonna mia [Пресвятая богородица! (итал.)]! — изумленно воскликнула Ивана (этому она научилась во время поездки в Италию) и принялась хохотать. Указывая рукой на нашу жертву, она привалилась плечом к притолоке и залилась таким смехом, что светлое пятно фонарика затряслось.
Мы были сбиты с толку ее неожиданной реакцией и на минуту оставили загадочного незнакомца в покое. В нем тотчас проснулись новые силы. Не успел я и глазом моргнуть, как он вскочил и стряхнул с себя нас всех. Вновь наброситься на него было делом одной минуты, но, когда при свете фонарика мы увидели его лицо, руки и языки у нас одеревенели.
Перед нами, грязный и исцарапанный, стоял Станда.