Дочь болотного царя - Страница 4

Подробности

Категория: Ганс Христиан Андерсен

Дочь болотного царя (сказка)

Она могла без седла скакать на необъезженном коне и не думала соскочить на землю, даже когда он вдруг начинал грызться с дикими лошадьми. Хельга словно прирастала к его спине и без страха гнала его во весь опор. А потом с разгону бросалась в холодные воды фьорда, прямо в платье, с высокого обрыва и плыла навстречу ладье викинга, своего названого отца.
Любимым занятием её была охота. От своих густых чёрных волос она отрезала длинную прядь и сама свила из неё прочную тетиву для лука.
— Надейся во всём только на себя!—говорила она.
А однажды, обидевшись сильно на отца, она заявила ему:
— Приди ночью к нам в дом твой злейший враг, сними крышу над твоей головой и занеси над тобою топор, я бы промолчала, даже если бы и видела всё. Я бы не слышала ничего — так звенит ещё в моих ушах пощёчина, какую ты посмел мне дать. Я ничего не забываю!
Викинг не поверил ей, он только любовался её отвагой и красотой и всегда хвалил её за дикие выходки.
— Вот истинная дочь викинга! — радовался он.
Но жена викинга горько сокрушалась. Она очень полюбила свою приёмную дочь и никак не могла смириться с её жестоким нравом, хотя и знала, что виною всему злые чары. Это из-за них, верила она, Хельга не может обуздать свой неистовый характер.
А Хельга часто доставляла себе злое удовольствие помучить мать. Когда жена викинга смотрела из окна или выходила во двор, девушка нарочно садилась на самый край глубокого колодца, болтала ногами, а потом бросалась вниз в скользкую бездну. Ныряла, всплывала на поверхность, потом опять ныряла, словно лягушка, выкарабкивались из колодца с ловкостью кошки и, мокрая, вся в зелёной тине, являлась в покои замка. Вода так и текла с неё ручьями прямо на пол.

Однако ближе к сумеркам Хельга всегда стихала. Она вела себя спокойней, о чём-то задумывалась, становилась послушной. У неё даже появлялись нежные чувства к матери. Но вот садилось солнце, и тут же свершалось зловещее превращение: вместо девушки, сидела сморщенная противная жаба. Она была много больше обычной жабы и от этого казалась ещё ужасней. Только глаза её выражали горькую тоску, а из груди вырывались жалобные звуки, словно ребёнок всхлипывал во сне. И тогда жена викинга брала её к себе на колени и, заглядывая в её прекрасные печальные глаза, говорила:
— Иногда мне кажется, лучше бы ты всегда оставалась моей немой дочкой-жабой. Ты делаешься куда страшней, когда красота возвращается к тебе. Так и жди тогда какой-нибудь злой проказы или беды.
И жена викинга рисовала магические руны против колдовства и болезней, но всё без толку.
— И подумать только, — сказал аист своей жене, когда они снова прилетели на Дикое болото, — когда-то она была совсем малюткой и легко умещалась в цветке водяной лилии. А теперь вот стала совсем взрослой и так похожа на мать, вылитая принцесса египетская. А ту мы с тех пор и не видели. Должно быть, не удалось ей выпутаться из беды, как вы с мудрецом предсказывали. Я каждый год облетаю Дикое болото вдоль и поперёк, но она ни разу не показывалась. Неужели зря мы перетащили сюда лебединые оперенья? Да ещё с таким трудом, в три перелёта. Что ж, так и будут они лежать в нашем гнезде без дела? А случись пожар и загорись дом викинга, от них ведь ни перышка не останется!
— Между прочим, от нашего гнезда тоже! — сердито заметила аистиха. — Но об этом ты думаешь меньше, чем о перьях болотной принцессы. Хорош отец семейства, ничего не скажешь. Я говорила это, когда первый раз высиживала здесь птенцов, ну да что проку. Вот помяни моё слово, эта шальная девчонка ещё угодит в кого-нибудь из нас стрелой. Она сама не ведает, что творит. Лучше бы оставил ты её на болоте, пускай бы погибла тогда же!

— Ну что ты! Твои слова злее, чем ты сама! И не старайся убедить меня в обратном.
С этими словами аист высоко подпрыгнул, раза два плавно взмахнул крыльями, вытянул назад ноги и взмыл вверх. Ещё раз взмахнул крыльями и поплыл в вышине. Белые перья его так и светились на солнце, голова и шея устремились вперёд. Какой полёт! Какая скорость!
— Он до сих пор хорош! Лучше всех! — прошептала аистиха. — Только ему-то я этого не скажу…
В ту осень викинг рано вернулся домой. Много пленных и богатой добычи привёз он с собой. Среди пленных был один молодой воин, очень смуглый, черноволосый, в одежде совсем иной, чем у остальных. Говорили, что у себя на родине, в жарких южных краях, он не столь отличался военными доблестями, как любил проводить время за учёными книгами. А в его тайных покоях, куда входить разрешалось только самым доверенным людям, варились какие-то пахучие снадобья, сушились разные травы, которые он потом растирал в порошки. Словом, думал он больше не о том, как убивать врага, а о том, как лечить друзей, да и всех прочих людей.
Был он очень юн и хорош собой. Когда его со связанными руками вели по двору замка, жена викинга невольно воскликнула:
— Как он прекрасен! Словно сам Бальдур! — Она имела в виду прекрасного бога света, которому поклонялись древние скандинавы.
— Жалкий трус! Раб безбородый! — с презрением сказала Хельга. — Надо бросить его бешеным собакам. А лучше затоптать копытами. Я бы сама с удовольствием села на дикого быка и поохотилась за ним с остро отточенным ножом! — И она звонко рассмеялась.
Даже суровые воины из дружины викинга содрогнулись, услышав такие слова девушки. Но жена викинга ничего не сказала, только с болью поглядела на свою приёмную дочь. Она-то знала, что пока светит солнце, Хельгой, всеми её словами и поступками словно руководит тёмный злой дух. Но она хранила эту тайну про себя, боясь, что если кто-нибудь узнает её, пусть даже сам викинг, девушку сочтут колдуньей.
Однако вечером, когда село солнце и красоту жестокой Хельги, как обычно, сменило уродство кроткой жабы, жена викинга не удержалась и высказала всё, что наболело у неё на душе:
— Если бы знал кто-нибудь, как я страдаю из-за тебя! И как тебя жалею…
Безобразная жаба, похожая на тролля с лягушачьей головой, устремила на неё большие печальные глаза и, казалось, понимала всё.
— Но, видно, сильна материнская любовь, если я молча терплю все твои злые выходки вот уже сколько лет! — говорила жена викинга. — Только ты-то сама никого не любишь! Неужели сердце у тебя холодное, как тина болотная, из которой ты вышла?

Тут болотная тварь вздрогнула и съёжилась, словно её больно задели эти слова, и, жалобно проквакав что-то, забилась в тёмный угол.
— Но придёт и твой час испытаний, — сказала жена викинга. — Ты ещё узнаешь, какие муки приносит любовь. Ах, лучше б мне не видеть тебя никогда и не знать!
И, горько расплакавшись, жена викинга ушла на другую половину комнаты, разделённой большой звериной шкурой, свисавшей с балки на потолке до самого пола.
Жаба долго сидела в своём углу, лишь изредка испуская тяжкие вздохи. В доме викинга все спали, огни были давно погашены, только в круглом очаге пиршественной залы тлели не догоревшие угли.
Вдруг жаба приподнялась на всех четырёх перепончатых лапах, прислушалась к тишине и запрыгала к двери. Она встала на задние лапы, неслышно приподняла щеколду, приоткрыла дверь и заскакала вниз, в пиршественную залу. Словно что-то проснулось в этом странном убогом, существе, какая-то новая сила, неведомые ранее чувства, которые заставили её действовать сейчас так разумно и решительно.
На столе ещё стояли неубранные блюда с обглоданными костями, узорные чаши с недопитым вином, валялись ложки и ножи. Жаба прихватила один из них.
На полу возле очага лежали приготовленные на утро сухие щепки. Жаба выбрала самую длинную, поднесла её к тлевшим углям и с горящим факелом спустилась вниз, в сырое каменное подземелье, куда заточили юного пленника. Жаба с великим трудом выбила железный засов, которым была заперта его дверь, и подошла к спящему узнику. Она дотронулась до него холодной, липкой лапой, пленник вздрогнул и прогнулся. Увидев рядом с собой безобразную огромную жабу, он с отвращением отшатнулся. Но жаба перерезала кожаные ремни, сковавшие руки и ноги юноши, и сделала ему знак следовать за ней.
— Это наваждение или колдовство! — воскликнул пленник и даже похлопал себя по плечу — проверить, не сон ли всё это. — Неужели под такой безобразной личиной может скрываться доброе сердце? А впрочем, я сам всегда говорил, что жабы полезные существа.
Жаба кивнула юноше головой, давая понять, что надо идти за ней, и, миновав безлюдную галерею, скрытую от чужих глаз ковровым занавесом, привела его на конюшню. Она указала ему на белого скакуна. То был любимый конь Хельги. Не теряя времени, пленник вскочил верхом, жаба последовала за ним и, протянув холодную перепончатую лапу, тронула повод. Пленник не стал мешать ей, и жаба пустила коня галопом по окольной дороге, которую самому пленнику никогда бы не отыскать.
Скоро они были уже далеко от замка викинга. Дикое болото осталось в стороне. Конь затрусил рысцой, петляя по тропинкам вдоль опушки леса. Начинало светать. Жаба несколько раз порывалась спрыгнуть с коня, но пленник всё удерживал её, ему не хотелось так просто отпускать её, ничем не выразив своей благодарности.