Папа и море - Страница 11

Подробности

Категория: Туве Янссон

Папа и море (сказка-повесть)

— Это тюлени, — пробормотал папа в подушку.
Муми-тролль натянул одеяло на уши. Он знал, что Морра сидит и ждет, когда принесут фонарь, но не думал терзаться по этому поводу угрызениями совести. Пусть ее воет сколько влезет, ему нет до этого дела, ну просто ни капельки. И вообще его мама сказала, что у них ушло жутко много керосина. Много-много литров. Вот так.
Шли дни, и под напором упрямого восточного ветра поднималась вода, волны с постоянным усыпляющим шумом клубились вокруг острова. Теперь мыс Рыбака был совершенно отрезан от мира, но, по словам Мю, он только радовался, что его оставили в покое. Дождь прекратился, и все семейство спустилось вниз на берег, к причалу, посмотреть, как там.
— Сколько водорослей! — воскликнула обрадованная мама. — Теперь я могу разбить садик побольше!
Помчавшись наверх и перебежав через вершину горы, она резко остановилась. Садик исчез, совершенно исчез. Море унесло с собой абсолютно все.
«Естественно, он был слишком близко к берегу моря, — неприятно удивившись, подумала мама. — Надо наносить водоросли гораздо выше и разбить новый…»
Она огорченно смотрела на затопленный берег, куда шипящими белыми валами набегали волны. Они проникали даже под лодку, которая, стоя на приколе, теснилась в ольшанике, и ударяли ее по корме так, что она подпрыгивала от возмущения. Папа, стоя далеко в воде, искал свой волнолом. Он прыгал туда-сюда, вода доходила ему до пояса, он оборачивался и что-то кричал.
— Что он говорит? — спросила мама.
— Волнолом исчез, — ответил с нижней части берега Муми-тролль. — Все камни укатились.
Да, это было уже серьезно. Мама ринулась по мокрому песку вниз, в море, чтобы проявить сочувствие, именно сейчас это было необходимо.
Папа и мама стояли рядом друг с другом и мерзли в волнах, а она думала: «А ведь его море сердитое».
— Идем, поднимемся наверх, — с отсутствующим видом произнес папа. — Быть может, камни эти были не такие большие, как я думал.
Бросив на произвол судьбы случившееся с ними несчастье, они прошли мимо лодки к ольшанику. Здесь папа остановился и сказал:
— Прокладывать здесь настоящую дорогу никак не получится. Я пробовал. Каменные дьяволы здесь слишком большие. Смотрителю маяка следовало бы давным-давно построить дорогу, если бы это получилось, да и мост тоже.
— Может, и не стоит столько менять на таком острове, — сказала мама. — Он такой, какой есть. Дома было как-то легче… Но я думаю все же попробовать разбить садик… Только гораздо выше.
Папа не произнес ни слова.
— Да и на маяке столько дел. Можно смастерить маленькие полки. Уютную мебель, верно? Починить эту ужасную лестницу… и крышу. Ну, ты знаешь…
«А я не хочу ничего чинить, — думал папа. — Я не хочу собирать морские водоросли… но я не знаю… так ужасно трудно быть папой!»
Они пошли дальше к маяку, и Муми-тролль увидел, как папа и мама исчезают, поджав хвосты, на склоне горы.
Над горой, где стоял маяк, запылала всеми своими переливчатыми прозрачными красками прерывистая радуга. Пока Муми-тролль смотрел на блекнущие краски, он вдруг понял, как важно добраться до полянки, прежде чем радуга погаснет. Он ринулся наверх в низкоствольный лес, бросился на живот и пополз в самую чащу.
Теперь полянка принадлежала ему. Она была такой же красивой и в ненастье. Он увидел среди кустов паука, посеребренного водяными каплями. Здесь было совершенно тихо, хотя и дул ветер. И никаких кусачих муравьев. Ни единого муравья.
Но, быть может, они просто спрятались от дождя… Муми-тролль начал нетерпеливо разрывать обеими лапами дерн. И вот он снова почуял запах керосина. Да, они все были там, их было там полным-полно… но все скорчившиеся и мертвые. Вот беда, здесь случилось ужасное, и ни одному кусачему муравью спастись не удалось. Их всех утопили в керосине.
Муми-тролль поднялся на ноги, и вдруг его окатило, словно волной: «Это я виноват. Мне следовало бы знать. Мю не из тех, кто уговаривает, она действует или идет своим путем. Что мне делать! Что мне делать!»
Муми-тролль сидел на своей полянке, принадлежавшей ему на веки вечные целиком и полностью, и раскачивался взад-вперед. А запах керосина проникал в него со всех сторон. Он пропитал его насквозь, и даже на обратном пути Муми-тролль был уверен, что никогда от него не избавится.
— Но, милый мой, — сказала малышка Мю, — кусачие муравьи все равно что комары, от них надо избавляться! Между прочим, ты хорошо знал, что я собиралась сделать. Ты знал, но надеялся, что я не буду говорить об этом, обманывал сам себя.
Что можно было на это ответить?
В тот вечер малышка Мю увидела Муми-тролля, который пробирался сквозь вереск, явно стараясь, чтобы его не заметили. Она, разумеется, пошла за ним и подглядела, как он рассыпает сахарный песок в ельнике. Потом он исчез в зарослях и унес свою коробочку.
«Ха-ха! — подумала малышка Мю. — Он решил успокоить свою совесть. Я могла бы рассказать ему, что кусачие муравьи не едят сахар. К тому же сахар растает на влажной земле. А тех кусачих муравьев, которых я не поймала, вовсе не интересует вся эта история, и утешать их вовсе ни к чему. Но у меня нет сил. Пусть делает что хочет».
А после целых два дня мама и Муми-тролль вытаскивали водоросли из сетей.
Дождь зарядил снова. Пятна на потолке стали намного больше. «Буль-буль-буль» — падали капли в маленькую кастрюлю и «плюх-плюх-плюх» — в большую. Папа сидел в башне маяка и с отвращением смотрел на разбитое стекло. Чем больше он думал об этом стекле, тем больше ему изменяла фантазия. Надо бы укрепить стекла гвоздями снаружи или паклей и клеем изнутри. Это было предложение Муми-мамы.
Папа окончательно устал и лег на пол. Зеленое оконное стекло стало ярким красочным пятном, красивым пятном изумрудного цвета. Он почувствовал себя лучше, и чуть погодя в голову ему пришла совершенно оригинальная мысль. А что, если вырезать полосу мешковины и намазать ее клеем. А потом разбить зеленое стекло на массу изумрудиков и вдавить их в клей. Папа сел на полу. Идея его заинтересовала.
В промежутки между драгоценными камнями можно насыпать мелкий белый песок, пока клей не высох. Нет, лучше рисовую крупу. Можно прилепить маленькие беленькие рисинки, как жемчуг, тысячи жемчужин. Получится пояс из жемчуга и изумрудов.
Папа поднялся на ноги и ударил по стеклу молотком. Он стукнул потихоньку. Большой кусок стекла упал на пол и разбился. Папа набрал в лапу целую пригоршню и стал ужасно терпеливо разбивать осколки на мелкие красивые равные кусочки.
К вечеру папа вылез через люк в потолке. Пояс был готов.
— Я примерил его на себя, — сказал он. — А потом отрезал кусочек. Тебе он должен быть впору.
Мама надела пояс через голову. Он скользнул на ее круглый животик и остановился как раз там, где ему положено быть.
— Подумать только! — воскликнула мама. — Такой красивой вещи у меня еще никогда не было!
От радости она даже посерьезнела.
— А мы-то не могли понять, для чего тебе понадобился рис! — крикнул Муми-тролль. — Ведь рис разбухает от воды… вот мы и решили, что ты хочешь как-то заклеить окна.
— Фантастика! — восхищенно сказала малышка Мю. — Просто невероятно красиво!
Она переставила таз на другое место, туда, где капли с потолка падали не «буль-буль-буль» и не «плюх-плюх-плюх», а «кап-кап-кап», и добавила:
— И рисовой каши у нас теперь больше не будет.
— Я очень толста в талии, — с упреком сказала мама. — Мы вполне можем есть овсянку-размазню.
Предложение об овсянке-размазне было встречено гробовым молчанием. И тут папа вдруг услышал «Тритонию» — мелодию капель, сочиненную специально для него. Он ее терпеть не мог.
— Дорогой, если выбирать между драгоценностью и рисовой кашей, — начала было мама, но папа прервал ее, спросив:
— Сколько мы съели?
— Довольно много, — ответила испуганно мама, — ты знаешь, морской воздух…
— А что-нибудь осталось? — продолжал папа.
Мама сделала неопределенный жест, который скорее всего означал: «овсянка», но одновременно: «Это не так важно».
Тут папа нашел единственный выход. Он снял со стены спиннинг и надел шляпу Смотрителя маяка. Так, в гордом молчании, он проявил свои лучшие качества.
Семья почтительно ждала, капли отрывались от потолка и падали.
— Пойду, пожалуй, попробую немного. В такую погоду щука ловится.
Северо-восточный ветер поутих, но уровень воды был по-прежнему высок. Дождь моросил без передышки, и горы были одного цвета с морем, мир стал непонятным и очень одиноким.
Папа удил рыбу в скальном озерце, по прозванию Черное Око. Не клюнуло ни разу. Никогда нельзя говорить о щуках, прежде чем их не поймаешь.
Разумеется, папе нравилось ловить рыбу, это нравится всем папам такого типа. Но он вовсе не любил возвращаться домой без рыбы. Спиннинг он получил в подарок на день рождения год назад — прекрасный подарок. Но иногда тот висел на крючке как-то по-особенному вызывающе.
Папа стоял и смотрел на черную воду, а Черное Око смотрело на него своим большим серьезным глазом. Он смотал леску, сунул погасшую трубку под завязку шляпы и отправился удить с подветренной стороны.
Здесь тоже могла ловиться щука. Пожалуй, размером помельче. Но надо же хоть что-нибудь принести домой.
У самой воды сидел Рыбак с удочкой.
— Хорошее здесь дно? — спросил папа.
— Нет, — ответил Рыбак.
Папа сел на камень и стал думать, с чего начать разговор. Он никогда не встречал такого неразговорчивого собеседника. Ему стало как-то не по себе.
— Зимой здесь немного неуютно, — попытался он снова, но, разумеется, не получил ответа и решил попробовать еще раз. — Но тогда все же вас было двое. А что за человек этот Смотритель маяка?
Рыбак пробормотал что-то невнятное и беспокойно заерзал на лодочной скамье.
— А что, он вообще разговорчивый человек? Рассказывал что-нибудь про себя?
— Все они разговорчивые, — ответил вдруг Рыбак. — Только и знают, что рассказывают о себе. Он всегда рассказывал о себе. Да только я слушал не очень-то внимательно и все позабыл.
— А как он уехал отсюда? Маяк погас до того, как он уехал, или после его отъезда?
Рыбак поднял одно плечо и вытащил леску. Крючок был пуст.
— Я забыл, — сказал Рыбак.
Папа сделал еще одну отчаянную попытку:
— А что он делал днями? Строил что-нибудь? Ставил сети?
Рыбак закинул удочку красивым медленным движением руки. Круг на воде был великолепен, он расширялся, а потом исчез с гладкой поверхности воды. Рыбак отвернулся в сторону моря.
Тогда папа поднялся и отошел от него. Волна злости захлестнула его, и ему полегчало. Он далеко забросил леску, не обращая внимания на то, что расстояние между двумя любителями рыбной ловли было явно недостаточным. Рыба тут же клюнула.
Папа вытащил полукилограммового окуня. Он постарался сделать это как можно театральнее: плескался и пыхтел, вытаскивая окуня на берег, чтобы раздразнить Рыбака. Папа покосился на него — серая фигура, обращенная к морю, сидела неподвижно.
— Эта щука тянет, поди, кило на восемь! — громко воскликнул Муми-папа, спрятав окуня за спиной. — Ха-ха-ха! Вот будет работка ее коптить!
Рыбак не шелохнулся.
— Вот ему! — пробормотал папа. — Только подумать, бедняга Смотритель маяка рассказывал ему без конца о себе, а этот… этот рак-отшельник его даже не слушал! Представляю себе!
Он стал подниматься на пригорок, на котором стоял маяк, держа окуня в лапе.
Малышка Мю сидела на ступеньке лестницы и пела одну из своих монотонных песен о дожде.
— Привет! — воскликнул папа. — Я зол!
— Это хорошо, — похвалила его малышка Мю. — Похоже, ты нашел подходящего врага, это может облегчить ситуацию.
Папа швырнул окуня на лестницу.
— Где она? — спросил он.
— Копается в своем новом саду, — ответила малышка Мю, — я отдам ей рыбу.
Папа кивнул и пошел дальше на западный мыс.
— Ну ладно! — сказал он сам себе. — Я буду ловить под самым носом у его цементного ящика! Выловлю все несчастные рыбины до одной. Я покажу им…
Рваные сети развесили на маяке под винтовой лестницей и с облегчением забыли о них.
Мама больше не говорила про полочки и мебель, а пятна на потолке расползались после каждого дождя все шире. Люк на потолке был заперт.
Папе вдруг стало наплевать на все, кроме рыбалки. Он удил рыбу целыми днями и приходил домой только поесть. Он отправлялся из дома рано утром и не разрешал никому идти с ним. Рыбака он больше не дразнил. Какое удовольствие дразнить такое маленькое существо, которое к тому же ни на что не злится?! У папы в голове была лишь одна навязчивая идея: раздобыть еду для своей семьи. Улов всегда лежал на лестнице маяка. Если попадались хорошие рыбины, папа относил их на берег к причалу и коптил. Несмотря на ветер, он садился перед коптильной печкой и медленно подкладывал веточку за веточкой, чтобы поддерживать ровный огонь. Он засыпал щели песком и галькой, собирал можжевеловый хворост и рубил щепочки, чтобы рыба прокоптилась должным образом. Семья почти не видела его.
Однажды вечером он трижды закинул удочку в Черное Око, но там никогда не клевало.
За чаем папа говорил только о рыбе. Он не хвастался, как обычно, в своей симпатичной манере, а читал длинные лекции. Мама слушала их, смущенная и удивленная, но почерпнуть о привычках рыбаков и повадках рыб она из его разглагольствований ничего не могла.