Везучий Борька - Гиневский Г. - Страница 14
- Подробности
- Категория: Отечественные писатели
Везучий Борька (повесть)
Лицо у Вадика стало грустным.
— Так уж меня осенило, — сказал он не сразу. — Пришла в голову корова, и всё. А вот ягуары что-то не пришли…
— Ладно вам, — сказал Толька, — привязались к человеку со своими хищниками. Хорошо он придумал. Помните, Виринея Семёновна говорила: побольше выдумки, фантазии.
— Верно.
— Вот именно! — обрадовался Вадька.
— Это просто здорово, что ему в голову корова пришла.
Вадька так и засветился весь.
— Нет, Толька, это ты молодец, — говорит. — Тебе в голову телёнок пришёл. Вот это я понимаю! Выдумка! С телёнком прямо настоящее полотно получается.
От Вадькиных слов Толька тоже весь засветился.
— Ну ладно, может, на сегодня хватит? — сказал Вадик. — Может, завтра докончим?
— Да уж, пожалуй, — согласились мы.
Дома дверь мне открывал папа.
— Вовка, ты где такие разноцветные уши достал? — спросил он.
— У Вадьки был…
— Ну химики-алхимики! Наверно, из куска асфальта алмазы добываете.
— Да нет, папа. Картину рисуем. В красках.
— Картину? В красках? Это что-то новенькое.
— Да. Полотно целое. Для малышей детского сада. В подарок.
— Всей толпой, что ли, рисуете?
— Ага.
— Понятно. Смотри мне только, чтобы от ваших стараний не развалился Вадькин дом. Вот будет картина…
— Да нет, папа. Мы ничего не взрываем.
— Ладно, иди отмывайся, живописец…
Картину мы закончили.
Виринея Семёновна попросила принести её. Показать классу.
Вадька принёс.
— Любопытно, что вы там нарисовали? — сказала Виринея Семёновна.
Вадька вышел к доске с картиной. Она была свёрнута трубочкой. Вадька держал её под мышкой.
— Можно, я сначала скажу несколько слов? Про картину.
— Очень даже хорошо. Пожалуйста, Вадик.
— Картину мы писали вчетвером, — начал он. — Это было ужасно трудно. Мы так уставали, так уставали… Потому что много спорили, ругались, а один раз даже подрались. Но картину мы всё же нарисовали. За три дня. Называется она: «Под куполом цирка».
— Подожди, Вадик. Вижу, всем не терпится полюбоваться вашей работой. Ну-ка, Вова Богданов, соавтор, закрепи её на доске.
Я с гордостью пошёл к доске. Беру у Вадьки картину, закрепляю — и вдруг…
Вдруг у меня в глазах стало совершенно темно. Будто я провалился в какой-то чёрный сундук, а крышка захлопнулась.
— Ты что, растяпа, притащил?! — зашипел я Вадьке в спину. — Слышишь, лектор пустоголовый?!
Но Вадька не слышал. Он опять весь светился. Как тогда.
— Мы изобразили корову, — светился Вадька. — Как она идёт по канату под куполом цирка. Простую, добрую, но отважную корову. Зовут её Ночка…
Какая Ночка?! У нашей коровы никакого имени не было!
Но Вадька продолжал:
— Нашей смелой Ночке помогает выступать телёнок. Очень даже храбрый сынишка. Зовут его Маленький Мук. Вот, ребята, полюбуйтесь на обоих…
Вадька повернулся к доске.
Постоял секунду и стал быстро-быстро тереть глаза. Потом посмотрел на меня убийственным взглядом.
— Ты что, дурак, повесил?! — шипит.
— А ты что, олух царя небесного, притащил?!
Весь класс валялся на партах.
Охали, ахали, ухали с протяжным стоном. А маленькая незаметная Валя Тучкина уже громко икала. Она уже пищала своим тихим голоском:
— Воды-ы…
Но всем было не до неё.
Виринея Семёновна плакала. То ли от смеха, то ли от горя. Только нам, авторам-соавторам, было очень тоскливо.
— Виринея Семёновна! — заорал Толька. — Чего они смеются?! Вадька рулоны перепутал, что ж тут смешного?! А картину мы нарисовали! Как раз для малышей! Я только не знал, что корову нашу Ночкой зовут, а телёнка Маленьким Mуком!..
Виринея Семёновна держалась за стол обеими руками.
Она с трудом села на стул. Достала платочек.
— Как раз для малышей… Он не знал… — повторяла она, и плечи у неё тряслись от рыданий. — Ладно уж… принесёте своё произведение завтра…
Мы так и не смогли принести. И не потому что обиделись. Просто Вадькин папа прихватил со своими рулонами и наш. На работу увёз. Нечаянно. Стали его товарищи смотреть, что и как начертил Вадькин папа, вдруг бац!.. Картина. Ну и смеху у них было!.. Уж очень она всем понравилась.
Её повесили на стену. Прямо тут же, в конструкторском бюро. Теперь конструкторы подходят к нашей картине полюбоваться. Чтобы отдохнуть немного от своих чертёжных досок. Ладно, пускай отдыхают. Жаль только, для детсадовской малышни нам снова придётся делать. Что-нибудь другое.
Что бы такое соорудить?
Лентяйское сочинение
Виринея Семёновна задала нам сочинение. На дом. Написать кто про что хочет. И чтобы через неделю принесли в школу.
Виринея Семёновна сочинения прочтёт и каждому поставит заслуженную отметку.
Мы страшно обрадовались. Потому что это очень здорово: пиши про что хочешь. Тут ведь можно столько поначеркать, что в тетрадку не поместится. Да ещё целая неделя впереди. Так что я про сочинение сразу забыл. А через три дня пришёл ко мне Вадик и сказал:
— Вовка, написал сочинение?
— Какое сочинение?
— Здрасьте? Какое… Какое на дом задавали.
— Нет, не написал. Успеется ещё.
— Эх ты-ы… А я уже.
— Уже?! — удивился я. — Ну ты герой!
— Ага, — ответил Вадька и покраснел. От скромности наверно.
И зря покраснел. Такое сочинение написал! Про крокодилов. Как они живут в жарких странах и плавают в тёплых водах. Как ныряют без единого звука, как без единого звука выползают на берег подлечиться. После обеда у крокодила в пасти застревает много всякой пищи. В зубах, конечно. Крокодилу становится больно от этой пищи так, что он начинает проливать крокодиловы слёзы. Но тут к нему на помощь прилетает маленькая птичка. Крокодил разевает рот, и птичка-доктор смело входит в зубастую пасть. Войдёт и своим клювом начинает чистить крокодилу зубы. И ещё не было случая, чтобы какой-нибудь рассеянный крокодил съел своего доктора. Наоборот, пернатым докторам от крокодилов только: «Большое спасибо!» За лечение.
Я, конечно, сказал Вадьке, что он просто молодец. И название хорошее придумал: «Крокодилы и их жизнь». Только зачем вот про добрых докторов, про этих птичек насочинял. Разве может быть такое? Вадька обиделся. Притащил толстую книгу и показал мне цветную фотографию. На ней я увидел и плачущего крокодила, и ту самую птичку. А в разинутую пасть длинного хищника даже страшно было смотреть. Всё-таки в ней помещалось четыре огромные пилы с белыми острыми зубьями. До чего же смелая оказывается эта птичка-доктор.
Да, за такое сочинение Виринея Семёновна поставит пятёрку. Уж точно. А сбоку ещё и плюс поставит. Большой красный плюс…
Вечером я лёг на диван и стал думать: про что бы такое написать мне. Про слонов? Про бегемотов? А может, про крокодилов?.. Лучшего всего, конечно, про них. Как они живут в жарких странах и плавают в тёплых водах. Но тут я вспомнил, что про крокодилов уже написано. Вадька написал. Вперёд меня! Мне даже обидно немного стало. «Вот ведь, — думаю, — сунулся со своими крокодилами. Можно сказать, дорогу перебежал…»
Про что же написать?
Хорошо бы, конечно, хоть на часик стать писателем. Ну хотя бы на десять минут. Я за десять минут такое бы написал, что ого-го! Виринея Семёновна только ахнула бы. И поставила бы мне к пятёрочке парочку плюсов…
Я лежал на диване. В голове у меня были только два красных плюса. Больше ничего. «Ну ничего, ничего, — думал я, — время есть, успеем ещё. Подумаешь, крокодилы, птички…»
Через два дня выяснилось, что и Борька уже написал сочинение. С названием: «Как строят мосты через маленькие речки». Ай да Борька! Отличное сочинение написал! Мне больше всего поправилось в нём, как в речки заколачивают сваи. Их заколачивают тяжёлой чугунной «бабой». Это такая чушка из чугуна. Она бухается на сваю, будто молоток. И свая, будто гвоздь, заколачивается в дно. Потом к сваям прибивают брёвна, и постепенно получается мост с перилами. По мосту можно ходить и ездить на транспорте. А с моста ловить рыбу или просто любоваться протекающей водой…
— А ты написал? — спросил меня Борька.
— Успеется. Пока обдумываю.
— Что-нибудь дельное придумал?
— Так, кое-что… А написать успею. Это же пустяк, верно?
— Верно. Главное придумать. Ну пиши, время есть ещё. Только про мосты не пиши, понял?
— Больно нужны мне твои мосты через маленькие речки. Я, может, про большой. Про железнодорожный напишу.
— Чего-о?! А железнодорожный мост, по-твоему, не мост?
— Мост.
— Ну и хватит мостов! Пиши про другое. Про крокодилов, например.
— Про крокодилов тоже не интересно.
— Во даёт! Ну смотри, Вовка.
И он ушёл.
Про что же написать? Я ведь так ничего и не придумал.
Вот Виринея Семёновна сказала бы хоть про что. Тогда бы я в два счёта. А тут — про что хочешь. А про что? Ладно, ещё успеется. Пусть там Борька с Вадькой со своими мостами и крокодилами в отличники лезут. Пускай стараются…
И вот завтра надо сдавать сочинение, а у меня в тетрадке ещё и конь не валялся. Даже число не написано, не то что название.
Борька, Вадик и Толька помогали мне изо всех сил. Они напридумали мне всякого, про что написать. Только мне не хотелось. Потому что зачем, если это не я придумал. И тогда они сказали:
— Вовка, может, заболеешь, а? Может, не пойдёшь завтра в школу?..
— Ладно, — говорю, — постараюсь, если смогу.
Но на это тоже ведь надо время. Так что я пока сижу на кухне за столом у окна. Сижу над раскрытой тетрадкой.
В доме тихо, никого.
Смотрю на кухонную полку. На ней стоит четыре железных банки. Очень большая, чуть поменьше, ещё меньше и совсем маленькая. Они похожи друг на друга, как матрёшки. И на каждой написано слово «крупа». Я прочёл это слово сначала на самой большой банке. Потом приступил к банке поменьше. В это время позвонили в дверь.
Пришёл Толька. Он шлёпнул на стол свою тетрадку с сочинением «Наше метро». У Тольки мама работает в метро. Он спустился с мамой под землю бесплатно, осмотрел всё и написал. Здорово, конечно, когда мама в метро работает. Правда, у Тольки всё получилось про поезда. Вернее, про двери с шиком. Шши-ик! — двери открылись. Шши-ик! — двери закрылись. И так целых три страницы.
— Я знаю, тебе за один вечер не заболеть. Переписывай! — приказал Толька. — Где написано «я», пиши «мы с Терентьевым». Будто мы с тобой вдвоём под землёй были. Могла же нас мама обоих взять?
— Могла.
— Ну вот и пиши.
— Нет, Толька. Я уже про что-нибудь другое. Не про метро…
— Балда! — закричал Толька. — Да когда же писать будешь?! Ведь завтра сдавать надо!
— Чего ты паникуешь, — говорю. — Ещё ночь впереди.
Толька так и застыл.
— Вовка, знаешь, — сказал он вдруг тихо, — так ведь настоящие писатели делают.
У меня от Толькиных слов пятка зачесалась.
— Почему? — спрашиваю.
— Они по ночам пишут. Днём, сам понимаешь, звонки всякие. Дверные, телефонные. Днём чайники на кухнях шипят. Шум, гам. Не очень-то распишешься днём. Жаль, я не догадался, а то бы тоже… ночью бы… А так, что у меня в сочинении? Одни двери… сам знаю.
— Ладно, Толька, — говорю, — иди. Мне прилечь надо. Выспаться. Ведь ночью за сочинение садиться.
— Ты, Вовка, с вечера чаю крепкого напейся. Тогда сна ни в одном глазу не будет, — посоветовал он и ушёл.
Я прилёг на диван. Закрыл глаза, но спать не хотелось. Встал, побрёл обратно на кухню.
Пить крепкий чай было ещё рано. Сел за стол и стал читать слово «крупа» на других банках. Дошёл до четвёртой, дальше читать было нечего, и я стал читать слово «крупа» наоборот. Получалось «апурк». Какое-то непонятное совсем, скучное слово. Даже голова устала.
Встал, посмотрел в окно. «Да, конечно, — подумал, — напишу сочинение ночью. Как мне это только в голову пришло? Правильно. А потом приду в школу и на каком-нибудь уроке засну. После бессонной-то ночи. Писатели, наверно, тоже так делают. Ночью пишут, а днём отсыпаются. А Виринея Семёновна испугается: «Мальчики, что с ним? Не заболел ли?» А Толька скажет: «Виринея Семёновна, не будите Богданова. Он ночью сочинение сочинял». В классе станет тихо-тихо. Я быстренько высплюсь, вскочу и скажу: «Извините, Виринея Семёновна, я не хотел. Так уж получилось…» А Виринея Семёновна скажет: «Это хорошо, Вова, что ты сочиняешь, но очень плохо, что ты не бережёшь своё здоровье. Ночью надо спать». А я скажу: «А как же писатели? Они ведь тоже днём отсыпаются». А Виринея Семёновна скажет: «Интересный вопрос ты задал. Подумаем над ним в другой раз…»