Адам и Отка - Богумил Ржига - Страница 3

Подробности

Категория: Зарубежные писатели

Адам и Отка (повесть)

6

И вот наконец ребята отправляются спать, ждут не дождутся, когда же придёт настоящая пражская ночь. Диванчик Адама поближе к окну, Отка лежит от окна подальше. Они слышат, как тётя Яна стелит себе постель и что-то ещё прибирает. Но уже её не видят. За окном темнеет. За стеной нежно, тихо бьют часы пана Венцла. Детям хочется спать, но уснуть они не могут.
— Адам, — шепчет Отка.
— Что?
— Мне грустно, скажи что-нибудь.
— Ну что тебе?
— Давай вспомним деревню.
— Давай. Вот наши ворота, наш забор, крыша наша и труба, огород и сад, и гвоздика, и наши лилии. И кошки. И куры. Наш Азор.
— Я тебя слушаю, — говорит Отка. — А теперь ты посвисти, только шёпотом.
— Да отстань, пожалуйста! — ворчит Адам, но всё-таки тихонько насвистывает. Он свистит, спрятав голову под одеяло, и похоже, будто он действительно свистит шёпотом.
— Адам!
— Чего тебе?
— А тебе не кажется, что это странно?
— Что?
— Помнишь, когда должен был появиться Яхимек, то ведь мама не могла влезть в платье. Ты тогда заметил?
— Ну конечно, заметил.
— А как же вот сейчас с тёткой? Говорит, будет ребёнок, а сама худая. Ты что-нибудь понимаешь?
Адам молчит и про себя удивляется, как он этого не заметил.
— Тогда не понимаю, — произносит он с сомнением. — Да ты не обращай на это внимания. Радуйся, что мы в Праге.
— Да, сегодня я что-то не очень радуюсь, может, завтра буду побольше, — отвечает Отка и тут же засыпает.
Адама это почему-то огорчает, но потом он засыпает тоже.

7

Утром ребят никто не будит. Тётя Яна ушла на работу, когда не было ещё шести часов. И всё-таки Адам с Откой просыпаются рано, может, потому, что не слышат деревенских петухов. Но вставать им не хочется.
— Что-то я не могу встать, у меня, наверное, ноги отнялись, — говорит Адам.
— А я встану, оденусь и пойду гулять. Может, опять придёт тонконогая собачка, — мечтает вслух Отка, но на самом деле вставать она не собирается, только блаженно потягивается.
Наконец Отка с Адамом договариваются, что, пожалуй, им лучше поругаться между собой, тогда они рассердятся и вскочат. Отка начинает кричать: «Ты всё врёшь!» И Адам действительно выскакивает из постели и хватает Отку за волосы. Отка от него удирает. Из постелей вылезают таким образом оба. И потом минут десять над этим смеются. Но вдруг сразу же перестают смеяться. Адам замечает бумагу, вернее, записку, которую тётя оставила им в кухне на столе. Он читает, старательно разбирая каждое слово.
«Вы оказались в семье, где любят порядок», — сказала им вчера вечером тётка, укладывая их спать, а теперь повторяет то же самое, наказывая, как они должны в этой семье жить. Всё довольно просто, только очень мало, что можно, и почти ничего нельзя. Дети могут сварить себе то, что они умеют: продукты находятся в холодильнике и в шкафчике, картофель в подвале, деньги в левом горшочке, в буфете. На улицу ходить не рекомендуется, лучше сидеть на диване.
— Ну как? Слышала? — спрашивает Адам.
— Слышала.
— Что же будем делать?
— Сначала оглядим дом. Надо же знать, где мы находимся, — говорит Отка.
Суковы живут в новом кооперативном доме только полгода, Адам и Отка здесь впервые.
— Ну, а потом?
— Потом сварим себе что-нибудь.
— А что?
— Я, например, умею варить картофель с молоком.
— Я помогу тебе, — соглашается Адам.
И они идут осматривать подвал. Конечно, это совсем не такой подвал, как у них в деревне, где темно и сыро. А просто большое подвальное помещение, где люди хранят свои вещи. Или где делают что-нибудь по хозяйству. Скажем, стирают бельё, ремонтируют коляску, топят котёл или хранят какие-то вещи в чуланах. В длинном подземном коридоре, который проходит под домами, тихо и темно. Адам с Откой разговаривают между собой шёпотом и смеются неслышно, только показывая друг другу зубы, чтобы было понятно, что они смеются. Им почему-то кажется, что подвальную тишину нарушать нельзя. Они находят чуланчик Суковых и с удивлением останавливаются перед огромными обитыми железом дверями. Что там за ними? Может быть, там живут гномы или подземные феи?

На этот вопрос нет ответа. И Отка с Адамом идут наверх к лифту. Адам читает табличку, где написано, что в лифт дети одни входить не должны. А Отка, та сразу же заговаривает с рослой девушкой с серебряными волосами. Девушка как раз открывает лифт и приглашает ребят войти. Отка входит, а Адам отказывается. Нет, он поднимется наверх раньше, чем лифт.
— Как тебя зовут? — спрашивает девушка с серебряными волосами.
— Отка, — отвечает девочка. — Мы здесь живём у Суковых.
— Ты уже ходишь в школу?
— Нет. Но мне, наверное, теперь уже придётся. Нельзя же не ходить в школу.
— Ничего, всем приходится куда-нибудь ходить. Я вот хожу на работу, — улыбается девушка с серебряными волосами, и Отка чувствует себя с ней на дружеской ноге.
Отке даже кажется, что они подруги. Конечно, та немножко постарше, но Отке это не мешает. Она всегда больше любила взрослых, чем малышей, за исключением, пожалуй, братишки.
Лифт наверху останавливается. Отка идёт по коридору, а девушка с серебряными волосами возвращается назад, на этаж ниже. Адам уже около лифта и дочитывает такую же табличку, какую он начал читать ещё внизу. По нему даже не заметно, что он спешил.
Затем ребята вместе по лесенке забираются на чердак. Чердак как чердак, ничего особенного. Их больше не удивляет огромное, покрытое пылью помещение под черепичной крышей. Нет, но кое-что всё-таки привлекает их внимание. В полуоткрытом окне сидит огромный кот.
— Такого кота я в жизни не видела, — говорит Отка.
— Я тоже.
— Сколько же ему лет?
— Семь, не меньше.
Отка ещё раз смотрит на семилетнего кота, зовёт его «кис-кис» и потом убегает за Адамом, который уже спускается вниз. Кот смотрит на них стеклянными глазами, не шевелясь.

8

Наконец Отка принимается за свои хозяйские обязанности — не Адаму же стоять у плиты! Она посылает Адама в подвал за картошкой, а сама собирается идти за молоком. Адама за молоком не пошлёшь, потому что это на другой стороне улицы. Ведь мальчишки и так бегают сломя голову, того гляди, попадут под машину. А Отка улицу перебежит как мышка — никто и не заметит.
Адам отправляется в подвал, потому что не хочет ссориться с Откой. А Отка стоит на тротуаре и внимательно смотрит на проезжающие машины и трамваи, выбирая момент, чтоб перейти улицу. Но машины мчатся и мчатся, трамваи звенят, и Отка никак не может двинуться с места. Рядом с ней останавливается мальчик, чуть повыше Отки. Он минутку смотрит на девочку, а потом вдруг решительно заявляет:
— Сейчас как дам тебе!
Отка поворачивается, смотрит на нахального мальчишку и громко ему отвечает:
— Да я тебя одним мизинцем повалю!
Мальчик пялит на неё глаза, ничего не понимая.
— Ты что, не знаешь, что такое мизинец? — насмешливо спрашивает его Отка, будто сочувствуя ему. — Это такой пальчик, — и показывает ему мизинчик, да такой маленький, что его едва видно.
Мальчик с удивлением смотрит на свой мизинец на одной руке, потом на другой, потом поворачивается и проходит мимо Отки, будто вовсе её не видя.
Но вот Отка опять слышит чей-то голос. На этот раз с приличной высоты:
— Ты что, хочешь перейти улицу?
Отка смотрит вверх и замирает. Перед ней огромнейший негр. С усами и удивительно белыми зубами.
— Да, хочу, — кивает Отка и робко подаёт ему руку.
Негр идёт так ловко, что ни одна машина их не задевает. И ни от одной не приходится им убегать. Так они и переходят на другую сторону. Отка даже опомниться не успевает.
— Передавай привет папе с мамой, — говорит негр уже на другой стороне улицы.
Отка забывает его поблагодарить, и она тут же начинает себя укорять, как только об этом вспоминает. Но вот она уже стоит в очереди за молоком, и думать ей об этом больше некогда, потому что подходит её очередь.

9

Дойти до чуланчика, где лежит картофель, для Адама сущий пустяк. Он представляет себе: вот он спускается вниз, проходит несколько шагов по тёмному коридору, открывает дверь, находит чулан Суковых и перекладывает несколько картофелин из ящика в сумку. Сколько же их взять? Семь штук или десять? Пожалуй, лучше десять. Сам он съест шесть да Отка штуки четыре. На самом деле получается всё иначе.

В коридоре какой-то незнакомый мальчишка чистит свой велосипед. Возможно, даже и не чистит, а просто им любуется, ведь велосипед и так блестит: красный лак, металл и кожа. Мальчишка чуть побольше Адама. У него чёрные кудрявые волосы, но лицо почему-то бледное-бледное, как стена. Адаму становится не по себе, когда он видит его. Поэтому он идёт, стараясь не смотреть на мальчика, и всё-таки, проходя мимо, спотыкается о переднее колесо.

— Где твои глаза? — спокойно говорит чёрный мальчишка.
— Ты что-то сказал? — не сразу понимает Адам.
— Это — мой велосипед.
— А я разве его отнимаю?
— Проваливай, — говорит странный мальчик.

Адама всего трясёт от злости. Кровь бросается ему в лицо, волосы встают дыбом, а мысли так и путаются. Вот он сейчас положит сумку и даст волю рукам и ногам, тогда этому грубияну несдобровать. Это же не человек, а какая-то деревяшка, кукла с мочалкой на голове.

Глаза Адама обладают удивительным свойством: они то увеличивают, то уменьшают предметы. И окрашивают их в самые разные цвета. Адам видит своими глазами мир то прекрасным, то совершенно отвратительным. Иногда этот мир твёрдо стоит на ногах, а иногда спотыкается на обе ноги. И выглядит совершенно кривым. То же происходит и с людьми. Этот вот тёмный мальчик в глазах Адама сейчас перекручен как червяк, да и весь коридор, скорее, похож на зигзаг.

Ясное дело: сейчас Адам с ним драться не будет, потому что в пражском доме драться нельзя, но злость на этого мальчишку всё-таки остаётся. Ничего, он спрячет её подальше, чтобы всегда была под рукой, как только понадобится.