Двое на одном велосипеде - Мошковский А. - Санька

Подробности

Категория: Отечественные писатели

Двое на одном велосипеде (повесть)

Глава 3. Санька

Однако до калитки они не успели дойти — им повстречался Эдька Шмыгин. Он ехал на велосипеде и дружелюбно сиял навстречу Васе глазами. А глаза у него были ярко-голубые и хитрые. Оглушительно вызвонив звонком приветственную симфонию, Эдька заорал:
— Привет, Василий! С приездом! Насовсем? Я помирал без тебя с тоски! Дай пожать твою трудовую доблестную руку!!! — Упёршись одной ногой в землю, Эдька радостно улыбался, показывая мелкие острые зубы, и протягивал к Васе обе руки.

Вася не подал ему свою. Он отчётливо сказал:
— А твой язык, Эдинька, по-прежнему без костей? Когда пойдёшь со мной через стадо? Там всего два быка, и у самого бодучего отпилены рога. Можно уцелеть!..
Эдька кинул подозрительный взгляд на Крылышкина.
— Ты к чему это?
— Отвечай прямо. Сегодня? Завтра? Послезавтра?.. Когда?
Конечно же, Васе не очень хотелось идти через стадо, но раз Эдька пытался уличить его перед ребятами в трусости, нельзя было раздумывать. Да и Крылышкин был рядом. И Вася смотрел на Эдьку глазами бесшабашного парня, каким вообще-то никогда не был.
— Ну чего ты заладил? Пойдём когда хочешь, если видишь в этом героизм…
— Вижу! — Вася знал, что мальчишки иногда ходят через стадо на спор, испытывая смелость друг друга. — И не один я вижу! Так что готовься…
— Пожалуйста! Когда хочешь… — Эдька напряжённо посмотрел на руль велосипеда, изогнутый, как грозные бычьи рога.
— Хорошо, запомню… Где Санька, не знаешь?
— В Мутном пруду глотает грязь и закусывает лягушками! — ухмыльнулся Эдька, рывком оттолкнулся ногой от земли и медленно поехал от них.
Вася немножко удивился, что Эдька на этот раз так легко отстал от него, подхватил бидоны, и они зашагали к пруду.
— А может, не пойдём? — жалобно попросил Крылышкин. — Чего мы там не видели? Чего, а?
Вася не обратил на его голос внимания.
Этот пруд когда-то был вырыт бульдозером в вязком, глинистом грунте, и вода в нём всегда мутная. Кофе с молоком, а не вода. На нём были мостки владельцев ближних участков, и с этих мостков моторы гнали воду для полива. Сейчас над прудом звенели крики, смех и темнели головы купающихся ребят.
Вася на ходу сбросил тенниску, брюки, остался в одних маленьких трусиках, спросил у Крылышкина: «Скупнёмся?» — и быстрым взглядом — где же Санька? — оглядел пруд.
В глаза нестерпимо било солнце, и ничего нельзя было разобрать, но Санькин голос, не очень внятный и слегка буркующий, он узнал сразу.
Крылышкин плёлся за ним, с опаской поглядывая на воду, в которой шумно дурачились ребята.
— Будешь купаться? — спросил Крылышкин. После Чёрного моря? Да я бы на твоем месте и не посмотрел на эту муть…
— Здесь лучше, чем на море! — крикнул Вася и побежал к мостку (не к Санькиному: его дед увидит — голову открутит!), а к сомовскому.
Вдохнул побольше воздуха и, выкинув вперёд руки, оторвался от мостка, прыгнув как можно выше и дальше. И оглушительно хлопнулся животом о поверхность пруда, подняв острые брызги. И ушёл под воду, бешено работая руками и ногами.
Вода приятным холодком обожгла разгорячённое тело. Глаза и губы его были плотно сжаты.
Да, здесь не море, где можно нырять с открытыми глазами и отчётливо видеть подводный мир с его таинственно шевелящимися водорослями, плоскими камнями и яркими солнечными бликами и зайчиками на дне, с мелкими рыбёшками и, если посчастливится, даже крабиками на его фоне. Здесь лучше никогда не открывать глаза — только засоришь. Если бы вода здесь была и прозрачная, всё равно ничего интересного, кроме вязкого ила на дне и консервных банок с острыми краями, опасных как мины, здесь не увидишь. И всё-таки здесь лучше, чем на море, и ещё здесь Санька! С ним они утопили в этом пруду клад — запечатанную сосновой смолой банку из-под быстрорастворимого кофе с прикрученными тяжёлыми гайками. В банке — браслеты и серьги из медной проволоки, пуговица с якорем, чёртик из еловой шишки и не очень понятная Васе записка: «Мы не обманем ваших ожиданий!!!» Их подписи, год и месяц. Это произошло в один из летних дней прошлого года, когда более старшие ребята разъехались и у Васиной калитки каждый день раздавался условный Санькин свист. И вот сейчас где-то тут, рядом, лежит на дне пруда этот клад, и может быть, кто-нибудь когда-нибудь найдёт его…
Вася берёг каждую каплю воздуха: хотел как можно дольше оставаться под водой. Он умеет терпеть. Стоять до последнего. Да, он спустился бы с Санькой в кратер вулкана, и не потухшего миллионы лет назад, как Кара-Даг, а в кратер действующего, огнедышащего, выбрасывающего вверх каменные бомбы, лаву и дым… Не испугался бы!
Васе было всё трудней. Уже чуть кружилась голова. Уже вздрагивало от озноба тело. Уже непонятная сила настойчиво выталкивала его наверх, а он, не переставая работать руками и ногами, мужественно держался у дна…
Видел ли Санька, как лихо он нырнул? Как долго находится он под водой? Видит или нет?
Эх, если бы увидел!
Эх, если бы знал, что на море Вася учился лучше плавать и нырять лишь для того, чтобы Санька оценил, чтобы не стыдно было ему дружить с Васей…
Вася так напряжённо думал об этом, что на какое-то мгновение забыл туго сжимать губы, нечистая, отдающая илом и гнилью вода проникла в рот.
Он стремительно выскочил вверх, замотал головой, откашлялся и, громко отфыркиваясь, сажёнками поплыл к берегу.
Но и выкидывая вперёд руку и мотая из стороны в сторону головой, Вася пытался увидеть Саньку. И увидел.
Санька вместе с Борисом Остроглазовым сидел на громадной, как свернувшийся в кольцо ископаемый удав, автокамере — о ней-то и писал в письме Крылышкин — и до одурения хохотал.
Что-то больно резануло Васю по самому сердцу. Ну зачем Санька с ним? Ведь не друзья же они. Вася хорошо помнил, что говорил Санька о Борисе, а теперь вот веселится с ним. Наверно, потому, что не было сейчас в посёлке никого другого, а Санька терпеть не мог скуки и одиночества…
Они отчаянно гребли руками в разные стороны: кто кого перегребёт. Конечно же, перегребал Санька! Пересмеивал, перебрызгивал, пересиливал…
У Бориса было толстое, вытянутое лицо с длиннющим носом. Было в его лице что-то насторожённое, что-то акулье. И глазки были маленькие, острые. Вдруг Васе представилось, как Борис безжалостно заглатывает своей огромной зубастой пастью нечаянно свалившегося в воду Крылышкина. И стало не страшно, а смешно — Вася чуть не рассмеялся вслух.
— Борька, не царапаться! — крикнул Санька своим не очень внятным буркующим голосом. — Не было такого уговора, слышишь? Кровь уже на руке.
— Сам на что-то напоролся! Хочешь, водичкой напою? Свеженькая, вмиг остудит! Ну?
— Я уже пил квас! — Санька продолжал работать ногами и руками. — А вот ты… Ты у меня сейчас похлебаешь щей из тины… Вкусные, говорят! Хочешь?..
«Саньку не запугаешь», — подумал Вася и поплыл к мостку, на котором сидел Крылышкин.
Первый раз в жизни Вася прыгнул в воду так далеко. Прыгнул нормально и даже изогнулся в воздухе по всем правилам — дельфинчиком, да вот приводнился совершенно бездарно. Если Санька видел — засмеёт. Он вообще любит смеяться, даже без особых причин, просто так.
Видит он сейчас его, Васю? Может, крикнуть ему? Поздороваться?
Лучше — не надо. Если бы рядом не было Бориса, тогда другое дело. Зловредный. Отпустит чего-нибудь в его адрес — сам рад не будешь.
Между тем Крылышкин всё сидел на мостке в своей голубой майке, длинных отглаженных брючках и в соломенном картузике, надвинутом козырьком на глаза. Ему очень хотелось в воду, но было боязно. Он боялся Саньку и Бориса, и неизвестно, кого больше. Не хватило у Крылышкина духа сразу рассказать Васе обо всём, что случилось. О том, что отколол Санька в стаде, как удрал, как пастухи прибежали в их посёлок и Петя показал им Санькин дом. Не знал же, что тот проштрафился! Санька за это потом крепко двинул его по затылку, обозвал доносчиком и перестал замечать. А Борис имел на него зуб за другое. Крылышкин без всякого дурного умысла рассказал папе, как Борис, хвастая перед ребятами силой, запустил в небо увесистую палку и она приземлилась на его собственные парники и разбила добрую половину стёкол. Дед Бориса, дед Кхе (ребята прозвали его так за постоянное покашливание), конечно же, рассердился. Он подозревал в этой проделке любого, только не своего любимого внука. Скоро до деда дошло — возможно, и от папы Крылышкина, — кто истинный виновник всего, Борису досталось на орехи, и он возненавидел Крылышкина. Что уж там говорить, в Петиной жизни началась плохая полоса…
— А ты чего не купаешься? — крикнул Вася. — Мамочка не разрешает? Насморк схватил?
— Нет! — засмеялся Крылышкин.
— Тогда я выкупаю тебя! — Вася кинулся к мостику, выплёскивая на доски воду; Крылышкин быстро подобрал ноги, вскочил и кинулся на берег. Вася брызнул в него обеими руками; вода, блеснув на солнце, догнала Петю и легла на голубую спину. — Раздевайсь!
Вася не вытерпел и опять посмотрел в сторону камеры-удава.

Санька, широко расставив ноги, стоял на ней в полный рост. Он был плотный, большегубый, смуглый, в тугих плавках, и Васе было чётко видно, как горят капельки воды на его мускулистом животе, на крепких ногах и лбу, как вызывающе ярко светятся его крупные, белые, не очень ровные зубы — уголок переднего косо сломан. С тёмных, прилипших ко лбу волос струилась вода.
Вдруг Санька стал резко, с ноги на ногу, раскачиваться, и Борис, полноватый и рыхлый, не удержался на камере и некрасиво, боком плюхнулся в воду, а Санька продолжал неустрашимо раскачиваться.
Всё резче хлюпала и стонала под камерой вода, всё опасней и выше вздымались бока толстой камеры.
Рывок — и Санька, будто посланный в воздух катапультой, взлетел в небо вверх ногами, перевернулся и аккуратно, бесшумно вошёл головой в Мутный пруд.
Ребята — здесь уже были и Оля с Валей — восторженно завопили с других мостков.
— Вот это номер! — закричал Вася и, не в силах больше стоять на месте, забегал, запрыгал по траве, перекувырнулся через голову, потом обхватил сзади Крылышкина и, подзадоривая, начал подталкивать к воде.
Санька между тем вынырнул и крепкими, звучными сажёнками, сильно выскакивая из воды, двинулся к камере, которую уже прочно оседлал Борис.
— Исчезни! — приказал Санька и кинул на камеру руки.
Борис стал отталкивать их, не пускать Саньку. На пруду началась настоящая свалка, морской бой; камера иногда вставала стоймя, точно собиралась катиться по воде, и тогда оба парня барахтались, тащили камеру к себе, подныривали друг под друга, кидались в её широкое круглое отверстие.
По пруду пошли большие волны.
Васе хотелось к ним, на эту блестящую камеру, заманчиво поскрипывающую под босыми ногами! Хотелось сидеть рядом с Санькой, плавать, суматошно отталкиваясь руками, орать во всю глотку и чувствовать себя независимым, свободным, сильным, непобедимым!
Вася чуть было уже не крикнул: «Санька! Это я, Васька… Ну как ты здесь?» Да как крикнешь, если тот и замечать его не хочет. Санька ведь старше Васи на четыре года, на целых четыре, и первый должен заметить и позвать его…